— Разве праздник какой сейчас? — обеспокоился Захар Иванович. — Вроде ж нет ничего, а? — Он покосился на календарь. — До Восьмого марта два квартала…
Евстифеев после этих слов подмигнул Веньке и нетерпеливо дернул себя за бороду. Он очень хотел курить и уже предвкушал, как осторожно разомнет первую толстенькую сигаретку, как вставит ее в угол рта, как громыхнет спичечным коробком, извлекая спичку, и как прикурит, стараясь не опалить бороду… Лишние разговоры только зря отнимали время.
— Ой, да зачем же ты, Веничек, тратился, — обрадованно пропела повариха, — лучше б мамочке своей денежек послал! И не зови ты меня теткой, разве я старая? — Она метнула взгляд в сторону Захара Ивановича, который смущенно хмыкнул. — Ты меня по имени-отчеству лучше — Марья Петровна…
Венька развязал верх своей торбы и, перевернув ее вверх дном, вытряс все, что там было, на серое одеяло, которым была застелена его кровать. Красный картонный цилиндрик, внутри которого был упрятан флакон отечественных духов, Венька тут же с поклоном, как в кино, вручил поварихе. Марья Петровна, счастливо и немножко глуповато улыбаясь, прижала подарок к груди и покраснела.
Захар Иванович, смущенно покряхтывая, всмотрелся в красное и увидел длинный, связанный из золотых нитей помпон, которым был увенчан цилиндрик. Этот помпон неожиданно напомнил Захару Ивановичу тяжко колеблющиеся кисти бархатных, с вышивкой, знамен и торжественность парадных собраний. Настроение, располагающее к медлительности, даже к чопорности, овладело буровым мастером.
— Та-ак… Ну, а сигареты где? — ломая это настроение, спросил дотошный Евстифеев. — Цацки мы видим, не слепые, а сигареты где?
Венька оглядел сокровища, сваленные в кучу.
— Как где? — отозвался он. — Здесь где-то…
— А где? Где? — продолжал настаивать Евстифеев. — Лично я их что-то не вижу.
— Нет, я покупал, — сказал Венька, теряя уверенность. — Я точно покупал. Двадцать пачек, как сейчас помню. Еще сказал, чтобы «Приму» дали, а не «Дымок». Ты сам говорил, что «Дымок» не любишь.
Евстифеев отставил ногу в сторону и, ехидно морщась, пощипал свою бородку. Потом отступил на шаг и внимательно оглядел Веньку, будто увидел его впервые.
— Ну-ну, — сказал он, пожевав губами. — Суду все ясно и без слов… Нет, ты кого послал? — внезапно повернувшись, обрушился он на бурового мастера, непосредственное свое начальство. — Он там на почте фигли-мигли разводил! До товарищей ему какое дело! Пусть тут подыхают не куривши! У, с-салага! — покосился он на Веньку багровым, бешеным глазом. — А ты, Захар Иваныч, тоже хорош! Нашел кого послать! Солидный же вроде человек! — Евстифеев, будто наткнувшись на препятствие, на стену, неожиданно замолчал и, тяжело сопя, отвернулся к окну.