— А как же? — заметно обиделся Евстифеев. — Ты, Захар Иваныч, как старший тут, как буровой мастер, скажи, что мы предпримем в настоящий момент? Навстречу ему пойдем или здесь будем дожидаться?
— Нет, подождем, — ответил Захар Иванович, утверждаясь в принятом секунды назад решении. — А то разминемся. И вечер притом, темно…
— Тогда закурим? — Евстифеев, не дожидаясь разрешения, сорвал с одной пачки язычок.
Захару Ивановичу захотелось вдруг заорать, затопать ногами и отдать какое-нибудь страшное распоряжение. Но умом-то он понимал, что орать здесь не на кого, да и не за что, и потому сдержался. Смахнул с лица пот.
— Кури… коли не терпится, — буркнул он и отвернулся.
Евстифеев довольно, как кот над мышью, щурясь, тщательно размял сигарету, повертел ее в пальцах, понюхал… Первый клуб дыма, неся за собой дразнящий запах табака, поплыл под низким потолком — маленькое серое облачко.
Из-за перегородки, вытирая передником красные руки, появилась повариха. Она с подозрением понюхала воздух.
— Не пришел? — спросила она, по очереди оглядывая мужчин. — Курите? Чего ж ноете тогда второй день? Где достали? Или заначка у кого была?
— Не пришел. Сама не видишь, что ли? — мрачно спросил Захар Иванович. — Ну, будь он мой сын, выпорол бы! Ни минуты бы думать не стал! Не глянул бы, что большой вымахал. Разве ж можно так у людей на нервах играть?
— Выпорол бы! — с неожиданной злостью передразнила его повариха. — Позволили тебе, как же! Жди! Выпорол бы… Сразу в суд — и отдай родительские права, не греши, понял? Ты этого даже в мыслях не смей держать! И не гляди на меня, как урядник, — прикрикнула она на него, — не испугаешь!
Евстифеев с любопытством наблюдал за словесной баталией. Он глубоко затягивался, щурился от удовольствия и пытался выпустить дым из ноздрей.
— Марья Петровна, прости, — перебил он кипевшую повариху, — а ты когда-нибудь урядника-то видала? Ну, такого, чтобы живой, а не в кино. Настоящего?
— А то как же! — отозвалась разрумянившаяся повариха. — Вон перед тобой стоит, глазищами сверкает. Чем не урядник? Ремнем тут размахался! Думает, испугались его! Как же, держи карман шире!
Евстифеев сощурился еще шире — то ли от сдерживаемого смеха, то ли от табачного дыма, который ел глаза. Он вытащил из кармана маленький красный мундштучок, но, подумав, решил выкурить с ним вторую сигарету и пока снова спрятал его в нагрудный карман рубахи.
— Чего орешь зря? — Захар Иванович повернулся к поварихе и обиженно засопел. — Сын-то все равно не мой. Так что вопрос отпадает. А ты орешь!
— Ага, не твой! — повариха снова кинулась в наступление. — А если б твой был, тогда как? Пороть? Нет, не думай, что получится это у тебя, не мечтай! Из головы выбрось!