В сердце системы лежали честная торговля и хорошая работа. Карму нельзя
обмануть, ее нельзя ввести в заблуждение, она не позволяет задирать цены
или фиксировать их, запрещает затоваривание, фальсификации, кражу
идентичности, или нечестные практики, которыми корпорации пользовались,
чтобы контролировать экономику, и, несмотря на всю замысловатую
математику, конечный итог был прост – Карма создала рынок для каждой
человеческой транзакции, большой или малой, а если дело касалось
общественного блага, она сама присуждала баллы. Под взглядом бога
альтруизм вошел в моду.
Но лишь один раз, в Первый День, Карма раздавала баллы в качестве
компенсации – за всю необходимую частную собственность, за все вещи,
которые посчитала полезными и «конфисковала». Не деньги. Электронные
деньги были признаны бесполезной, искусственной, навязанной валютой,
которую ничто не обеспечивало. Карма взяла физическую инфраструктуру,
физическую собственность, продовольственные запасы, и присвоила им
собственную ценность, и эта ценность была неоспорима. Судов больше не
было, а стало быть и апелляций, только уровни ее обширного разума.
И некоторые люди проиграли. Обладатели не того вида богатства, не
сумевшие предвидеть последствия. Но умные люди сумели. Они сделали
подсчеты, реорганизовали инвестиции. В городе жили мужчины и женщины с
заоблачной кармой, люди, могущие реквизировать и перепрофилировать для
личного пользования целый квартал. Даже у рая были основатели и
потрясатели, люди способные транслировать кармическую власть во внешнюю
силу, чьи щупальца без сомнения простирались и в другие города. Он
просматривал таблицу лидеров. Барша. Додже. Анкхит. Тапас. Басняты.
Несколько Панде. Где-то появлялись старые фамилии, где-то новые.
Так кем был Бхан Гурунг, чтобы заслужить смертный приговор? И кому
доставало власти, чтобы уничтожить запись дела? Кто-то сделал это до
Первого Дня, кто-то знавший, что будет дальше. Карма зависела от баз
данных. Она нуждалась в информации, без нее она была слепа. Почти сорок
лет. Гамилькар улыбнулся про себя. Существовали базы данных, которые не
так просто стереть. Данные, запечатленные в мясе. Еще оставались люди,
помнящие происходившее тогда, снова и снова бубнящие о старых добрых
деньках. Он должен обратиться к часто игнорируемому источнику: старикам.
После быстрой серии звонков он остался несолоно хлебавши. Никто из
тридцати шести родственников старше пятидесяти пяти не помнил о подобном
деле: ни о жутких убийствах, ни о сенсационных происшествиях, ни о Бхане
Гурунге. Часть из них открыто насмехались над его бредовыми идеями. Он
расширил общение до знакомых, и все равно ничего не нашел. Многие люди
вроде бы помнили фамилию Гурунг, но принадлежала ли она тому же человеку
было крайне спорно. Кто-то из сплетников припомнил знаменитого в далекие
дни бойца на ножах по имени Бхан Гурунг, скорей всего бесславно
погибшего, как все они, так ведь? Другая дама вспомнила интрижку с
удалым Гурунгом, который мог проскользнуть на балкон, словно летающий
угорь, и ухх, вообразите только, что он вытворял этими бедрами в
постели… Никаких воспоминаний о суде за убийство здесь не было, даже от
двух сквернословящих, восьмидесятилетних журналисток, любящих сигары и
утверждения, будто знают, где похоронено каждое тело.