Бабка Илюшиха следила за стариком издали, от своей калитки, и сокрушённо качала головой.
Я тоже бил по мячу недурно. И хитрил, пуская его вскачь по земле. И никогда не давал ловить. Валька и дед Архип подражали мне. Вообще, когда дед Архип бил по мячу, противники, те мальчишки, что маялись, отходили подальше: частенько палка деда вырывалась из рук и можно было поймать синяк.
А вот Лёнька частенько нас подводил. Он всё норовил ударить напоказ, с блеском, как Грач, но не получалось. Мяч слабо взвивался и — раз — кому-нибудь в руки. Противник «отмаивался».
Впрочем, поймать мяч было легко. Против нас играло детворы целый полк. В кого-нибудь да угодишь. А такие, как Павлуха Долговязый или Наташа Воронова, всегда, начеку. И если Лёнька подавал мяч на них, его тут же цапали. И спасибо за это не говорили. Ещё посмеивались:
— Хватит, потешились. Идите майтесь.
Грач в таких случаях ворчал на Лёньку:
— Разиня! А ещё жених.
Ему подпевал дед Архип:
— Ей-пра, калека. Руки не тем концом ставлены.
Короче — не оставались в долгу, выбирая самые едкие слова. Только Валька Ларина старалась нас примирить:
— Ладно, мальчишки. Зачем скандалить? Отмаемся.
Она всегда была какой-то сверхспокойной.
«Маялись» мы своеобразно. Впереди нашей компании, растопырив шубу, становился дед Архип. Надеялся тоже поймать мяч. Мы вчетвером маневрировали позади него. И чаще «отмаивались» проще — вышибая противника.
Схватишь скачущий по земле мячик и «врежешь» им кому-нибудь из бегущих. И сами — бежим. И если те, из Павлухиной компании, не успевали по нам ответно «врезать», всё, «отмаялись». Скучающий судья-подавала подкидывал под наши палки мяч, и мы гоняли по-прежнему Павлуху и его полк. Иной раз до изнеможения, до седьмого пота. Дед Архип частенько «жилил». Если мяч, которым в него «врезали», попадал в шубу, он это за попадание не признавал.
— Шубу что бить. Ей всё одно не больно. Да и я не чую, — говорил он. — Вы вдарьте так, чтобы чутко…
И Павлуха Долговязый обещал:
— Вдарим, дед, вдарим. Три дня будешь чесать одно место.
Однажды дед Архип не успел добежать до заветной черты: попалась под валенок пола шубейки, и он упал. А пока вставал, игравший против Слава Рагутенко догнал его с мячом. И ведь где. До черты оставалось от силы шага два.
И дед Архип, обернувшись, завопил:
— Эй-ей, Славка. Не моги бить. На пузе у мя чирей.
И он даже поднял вверх руки.
— Сдаюсь!
Пока же Славка, разинув рот, размышлял, бить или не бить, дед Архип задом, как рак, уполз за черту. И запрыгал снова, как маленький.
— Обманул дурака.
Пляска его продолжалась с выкрутасами, как в балете.