Ну, а для счёта Грач выбрал палку: мы поочерёдно должны были перехватывать её, точно измеряя длину ладонями, и чья рука накроет конец — тому и есть грибы. Ну, а что палка — самый надёжный способ, это всем ясно. Тут уж никто никого не надует. И Колька первым облапил палку. За ним взялся я. За мной — Лёнька. Потом всё повторилось ещё раз.
— Сейчас мне достанется пробовать грибы, — испуганно пролепетал Лёнька. И угадал — так и вышло.
Но Лёнька, конечно, струсил. Он с минуту стоял возле парящей сковородки, зачем-то почесал свой пухлый живот. И, сморщив лоб, втянул рыжую голову в плечи.
— Я не б-буду.
И хотя голос его жалобно дрогнул, я напомнил:
— А счёт!? Мы же считались.
Но Лёнька, ещё больше морщась, простонал:
— Не могу. Меня вырвет.
— Пускай только вырвет! — пригрозил я. И поднёс к Лёнькиному конопатому носу кулак.
Но Лёньку и вправду начало рвать, хотя он не ел ещё грибов.
— Слабак, — протянул Грач.
— Неженка, — добавил я. — Маменькин сыночек…
Хныкая, Лёнька утирал ползущие изо рта слюни и не перечил нам. Тогда мы с Грачом снова и уже вдвоём начали считаться на палке. Не пропадать же грибам и постному маслу, за которое ещё дома предстояла мне лупка. Очередь пробовать грибы выпала Грачу.
Он сначала неохотно ел зонтики, хмуря лоб, о чём-то напряжённо думал, но потом разошёлся, и я вынужден был отнять у него сковороду.
Однако сами мы с Лёнькой есть оставшиеся грибы не решились. А Колька бессовестно просил:
— Давай доем. Всё равно лезть на стену.
— А вдруг всё будет хорошо. Нет уж, оставим на завтра.
И я завернул остывшую сковороду с грибами в рубаху. Вечером никак не мог уснуть. Смотрел сквозь оконное стекло в небо, где мерцали, как волчьи зрачки, редкие звёзды. Мягко шелестя ветками, о чём-то тревожилась на ветру берёзка. Свежее дыхание её залетало в дом, наплывало на меня.
Во сне я видел, как смуглый Грач пытался и никак не мог залезть с разбегу на стену. Ноги его скользили и зависали в воздухе. А на истрескавшихся толстых губах пузырилась пена, будто Кольке намылили рот.
Утром мать искала бутылку с постным маслом, о чём-то спрашивала меня.
Я, лёжа в постели, пожимал плечами, молчал, оттягивая наказание. А чуть свет был уже около дома Грачёвых. Из окна на мой свист выглянул Колька, целый и невредимый.
— Ничего, — улыбаясь, сказал он. И, задрав рубашку, пошлёпал себя по впалому брюху. — Переварились.
Часом позже мы съели втроём в лесу вчерашние жареные зонтики. И тоже ничего. Всё было с нами благополучно. Да и мало ли что мы ели. Корни лопухов, тмин, конский щавель, сусликов… Всего не перечтёшь.