Но чёрные глаза искрились: Мария Ароровна была несказанно рада нам. Она улыбалась бескровными сухими губами и тихо говорила:
— Дорогие мои, глупенькие… Как хорошо, что вы пришли.
Потом она долго молчала — набиралась сил, и голос её стал ещё тише. И какой-то просящий:
— Новую учительницу слушайтесь… Учитесь хорошо…
У нас ещё не было новой учительницы, и потому Лёнька спросил:
— А вы что, разве не будете, нас учить?
Мария Ароровна ничего не ответила, только глаза её вдруг наполнились слезами.
Впрочем, тогда мы не знали, что она через день умрёт, что мы всем классом пойдём её хоронить — и этот день запомнится, как осколок в душе.
А в сентябре директор Валентин Иванович, или «Шныр», как мы его за глаза прозвали, привёл к нам в класс эту самую фронтовичку Ирину Павловну.
Директора мы так прозвали за то, что он всегда выслеживал нас, если мы куда-нибудь прятались, чтобы покурить. И отнимал у нас табак. А курили тогда все — и старшеклассники, и маленькие, это мы. После курева не так здорово хотелось есть.
Ещё это было модно. Помню, даже Лёнькина мать как-то сказала: «Пахнет от них табаком, как от мужиков…». И это нам льстило.
Директор и учителя боролись с этим злом. Но последние считались неопасными противниками. Лишь Валентин Иванович очень уж проворным был. Ещё ростом маленький, точно специально, чтобы не замечали мы его. И одевался, как школьник. И все наши потайные местечки знал и выкраивал время на обход.
Поймав нас с самокрутками, дотошно объяснял, какой вред истощённым детям приносит никотин, что мы расти не будем, наживём болезнь.
Впрочем, если бы мы понимали, что нам хотят добра…
А в тот день Валентин Иванович привёл её, фронтовичку, и сказал:
— Вот вам, дети, новая учительница. Прошу любить и жаловать.
И тут же он поведал, что она была на фронте, что лётчица, что зовут её Ирина Павловна.
Новая учительница стояла рядом и неловко улыбалась, и краснела до самых ушей. Когда Валентин Иванович ушёл, тихо скрипнув дверью, она ещё с минуту не могла вымолвить ни слова, только покашливала, а мы тоже во все глаза смотрели на неё и молчали. Лишь только одно сообщение, что она фронтовичка, нас ошеломило. Да и сама она, молодая и сильная, с курчавой каштановой головой, с задорными и словно подсинёнными глазами, произвела на нас доброе впечатление.
И Колька Грач прошептал:
— Что надо женщина!
Но в то же время волею злой судьбы она, молодая и сильная, была поставлена на место Марии Ароровны, нашей маленькой худенькой учительницы, которую мы так любили и которую никак не могли забыть. И одно лишь то, что она молодая и сильная, вдруг показалось нам обидным. Глупо, конечно, но что поделаешь с ребячьей душой.