Но в лесу тихо: собравшиеся в стайки птицы исчезли. Разве белобокая сорока, тревожно стрекоча, протащит по небу свой длинный хвост.
На грунтовой дороге, что ведёт на дачи, голубеют лужи, позолоченные отражением леса, да ещё камешки от щебёночной насыпи шуршат под ногами:
— Шур-шур…
Директорская дача была с краю, у оврага. Под прикрытием плотного забора ещё жили возле неё васильки и пламенели метёлки конского щавеля — рассыпали семена на будущий год. Зелёно-бурая берёзка-вьюнок замотала местами забор цепким покрывалом.
А на даче — никого. Только семь отточенных для работы лопат прислонены к запертой двери летника. Нас с Сашей Туркиным было тринадцать. Мы оживили дачу своим гомоном, суетой.
— Копать будем на сменку, — распорядился Туркин: — Быстро кончим — и в лес. Бабье лето успеем посмотреть.
Никто не был против такого предложения.
А из-под клетчатой Сашиной фуражки, перевёрнутой козырьком назад, выбивались сивые волосы, глаза, похожие на это осеннее небо, светились и зажигали нас.
Он первым взял лопату, поплевал себе на ладони. И черенок не скользил в его руках. Мы одобряюще гудели и тоже расхватали лопаты. Семь лопат — на семерых. И копка началась.
Чернела от забора полосой взрыхлённая земля, горбилась комами. Разбивать их ни к чему, так они больше задержат снега, а весной сами развалятся. А по комам ползали кое-где розово-синие земляные черви — убивать их тоже нельзя: они трудяги, поддерживают структуру почвы. Вот если попадётся медведка или мышь, убить не грех. Это паразиты — питаются трудом людей. И мы гурьбой преследовали мышей и медведок.
В первой партии копали Саша Туркин, я, Колька Грач и Павлуха Долговязый. Не отставали от нас и Слава Рагутенко и пионерка из четвёртого «А» Наташа Воронова, рослая, худая, с сердитым лицом. Ребята дразнили её «мужичкой».
Впрочем, они правы: Наташа копала, как мужик, то есть как мы. А вот Лёнька отстал — запыхался. Он поминутно оглядывался на нас, торопился. По пухлым конопатым щекам его катил пот. Рыжие волосы на лбу скомкались. Слабоват был на работу Лёнька.
А земля под яблонями хорошая, мягкая, как пух, и нет побегов. Побеги, или молодь плодовых деревьев, начались под вишнями. Эта порода страсть какая жадная до потомства. Если почву под ней не обрабатывать хоть один сезон — на следующий год не подступишься. Всё зарастёт чащей.
И потому побеги эти мы нещадно рубили лопатами, более рослые выкапывали с корнем и складывали в кучи. Они могли пригодиться как саженцы. Короче, работали на совесть.
Девчонки и ребята, которые не копали, сгребали старенькими граблями палый лист и подрезанные ещё летом высохшие ветви — дача была основательно захламлена.