* * *
Убийцей оказался гигантский лысый мужчина в огромных ботинках, штанах с подтяжками и простой белой футболке, испачканной засохшей красной жидкостью —язык по-прежнему не поворачивался назвать это кровью. Сидевший за решёткой гигант походил на борца или лесоруба. Хотя вокруг Медины была только пустыня, я подумал, что в прошлой жизни убийца вполне мог оказаться тем или другим.
В прошлой жизни у каждого из нас полно секретов. Раскуроченное нутро Дока, оказавшегося наполовину механизмом, тому свидетель.
– Отпечатков пальцев нет в нашей базе, фотографии нет в картотеке, никаких документов при нём не нашли, а собственное имя он называть отказывается. Он вообще очень странно отвечает на вопросы, – сказал Шустер.
– Но в полицию всё-таки позвонил он, правильно?
– Да, Бобби Ти опознал голос.
– А толстяк запомнил, что конкретно сказал убийца?
– Ты недооцениваешь Бобби. Он записывает всё, что говорят по телефону. Любой бред и ахинею.
– Я не удивлён, – сказал я, изучая убийцу, который так и не переменил позу, с момента, как мы подошли к камере. Всё сидел, положив руки на колени, и смотрел в стену, словно скульптура. Если бы он не моргал, я, пожалуй, решил бы, что передо мной манекен. – Так что он сказал?
Шустер на мгновение прикрыл глаза, а затем произнёс, выделяя каждое слово: «Я. Убил. Дока. Вырвал. Ему. Сердце». Во время этой фразы кончики пальцев убийцы чуть дрогнули, но я успел это заметить.
– Обязательно напускать столько драматизма?
– Бобби Ти утверждает, что между словами были огромные паузы.
– Лучше бы они были у него в еде, – я поймал укоризненный взгляд Шустера. – Сегодня все сговорились давить мне на совесть?
– Нет, дави на неё сам, Любо. Я просто хотел напомнить, что твой юмор порой слишком злой, а смеха не вызывает.
Я сплюнул на пол, поморщился и подошёл к решётке – из камеры пахло нечищеным сортиром, сыростью и тленом. Убийца не отреагировал на мой приближение, продолжая сверлить стену взглядом.
– Эй! – позвал я. – Спящий гигант, поговори со мной.
Молчание. Ровное дыхание убийцы. Насмешливый взгляд Шустера, подразумевающий одну из вариаций фразы «я же говорил». Моё собственное раздражение, готовое выплеснуться наружу.
– Слушай сюда, урод. Можешь не отвечать, но я знаю, что ты меня слышишь. Ты убил очень хорошего человека. Плевать на то, что у него было внутри, но для меня он был именно человеком. Одним из лучших в этом поганом городе. И я хочу знать: сам ты додумался до этого, или тебе кто-то подсказал?
Вновь молчание. Шустер стоял у соседней камеры, как бы показывая, что не хочет мешать разговору. Раздражение внутри меня сменилось безразличием. Перемена была столь неожиданной, что я и сам не сразу её осознал.