И застыл.
Веста глядела странно – застенчиво, смущенно. И еще просительно. Всю историю того, что видит в этот момент ее мозг, он мог очень ясно прочитать по глазам. «Сейчас ты заметишь мой взгляд и ответишь своим, взволнованным, теплым. Скажешь мне «да» не словами, но своим поведением, пригласишь в дом. И я сегодня уже не уйду. Мы будем вместе сидеть на твоем диване перед телевизором, вместе есть попкорн, вместе… Все. Вместе…»
И таким просветленным вдруг стало ее лицо.
Потому что Кей – не Фредерик. С ним ей станет тепло и хорошо, потому что с ним, пусть и ненадолго, она вдруг почувствует себя любимой безо всяких слов. Потому что это впервые в жизни будет взаимно.
– Веста, – Кей охрип, – ты ведь… не хочешь все усложнять?
– Хочу.
Она ответила очень тихо, но он услышал. И очень откровенно – как всегда.
Только не это. Химия, конечно, сработает безотказно, в этом он уверен, и занятие любовью явится высшим пилотажем, только – нет. Потому что он не готов ни к каким отношениям после Элены, даже к краткосрочным. И уж тем более не с той, на кого недопустимо чутко реагирует не химия, но что-то глубже. Он много лет жил с болью в груди, только-только начал отвыкать от черного настроения и сделал это вовсе не для того, чтобы вспомнить, каково это – страдать.
– Нет, Веста, извини.
Грубо. Но честно.
«Продолжения не будет».
Она забетонировала взгляд до того, как он успел заметить в нем боль, которая, несомненно, была. Она только что предложила себя мужчине – на этот раз тому, который ей нравился, – и получила отказ. Какая разница, что прямой и честный, болезненный оттого не меньше.
И ему бы что-то сказать, как-то сгладить, подстелить, но поздно. Сейчас она скажет: «Такси я вызову сама, не парься».
Но Веста, отложив нож и подхватив с земли куртку, сказала другое:
– Увидимся тридцатого.
Кей вдруг подумал, что последний удар ножа, прилетел не манекену, а ему самому в спину.
Она уходила.
Он сделал правильно, как хотел сам, как решил. И чувствовал себя препогано.
Уже давно уехала забравшая ее от ворот машина, укатилось освещать другие земли солнце, повисли за стенами дома сумерки.
А Кей так и сидел в темноте на диване перед выключенным телевизором.
И почему-то не пил.
(Цифеi – Джаггернаут)
Он набрал Весту с самого утра – сам не знал, что собирается сказать, лишь чувствовал, что все неправильно.
Звонок сбросили.
Следующую попытку предпринял в обед – длинные гудки, еще, еще, еще. Бесконечные. Она запряталась в особняке и больше не собиралась из него выходить. Кей подготовил речь про себя, про Элену – какие-то путанные объяснения про душевную боль, которые ей, наверное, были не интересны.