Двадцатку он отдал сидящему на углу забулдыге. Заросшему, бородатому, давно немытому и давно не видевшему такой счастливой дневной «выручки». Отдал с чувством превосходства, с едва уловимым презрением богача, который «может себе позволить», хотя раньше никогда так не делал. Считал: раз сам зарабатывал горбом, то и другие должны.
Нищий аж хрюкнул от радости – сиплым голосом вслед желал благ, даже прополз по асфальту метр. После забыл про «дарителя», принялся планировать расходы.
Кей же впервые напрягся – все, денег нет. Мелочь он выкинул «на погоду».
Все отдал.
Под ногами все тот же бетон, те же улицы, дома, прохожие. Портал не открылся, да и вообще не случилось никаких видимых изменений пространства.
«Позвонить, что ли, Информаторам, узнать?» Может, делает, что не так?
Подумал и понял – отдал не все. У него, собственно, еще телефон.
Симку так просто нельзя – ей он чиркнул о край урны, повредил микросхему и только затем швырнул в мусорку. Сам аппарат – старый, но любимый, отдал в комиссионку, которую искал почти полчаса. На квитанцию и деньги, которые ему протягивала продавщица, махнул рукой.
На улицу вышел уже в половине четвертого. Постоял на тротуаре, ощущая, как неумолимо клонится к закату короткий осенний день – портала снова не увидел. С раздражением подумал, что нет, снова не все – у него еще полный рюкзак добра. Бинокль, миниатюрная теплая палатка, спутниковый навигатор, запасные носки, военный нож, два пистолета – собирался ведь по-военному, как привык.
А теперь понял, что раздавать это (выкидывать нельзя) придется до самого вечера. Если не до поздней ночи. А, главное, кому? Не леденцы ведь, не двадцатидолларовые купюры. Пистолеты в комиссионку так просто не сдашь…
Ей-богу, лучше бы подумал наперед, лучше бы оставил дома.
Черт, ну и придумал он себе самому задачу. Чертыхнулся. Отправился назад в Комиссионный, чтобы удивленной тетке безо всяких денег предложить все, что та согласится взять.
* * *
Терран. Село Катлан.
Веста.
Это был «мой» день – каждая его секунда. И каждый кадр навечно, покрывая печатью с сургучом поверх надписи «ценно», запечатывала память. Как возвращались в село Киреи – с криками недоверия, с плачем, с прижатыми к лицу ладонями. Плакали от счастья, не верили, что избы целы. Бежали, запинаясь о юбки, седые старухи, семенили за ними старики, обгоняли всех мальцы. Детвора улюлюкала, взрослые переглядывались, перекрикивались, причитали, радовались.
Мой день. Мой, потому что каждый его момент переписывал предыдущий – тот, который случился годом ранее, уже теперь в другой временной ветке. Новое вымывало из меня старое, надрывное и треснувшее, и потому я просто не могла оставаться с односельчанами. Попалась на глаза родне, чтобы не теряли, и ушла сидеть к кромке леса, наблюдать за тем, как кипит жизнь.