Маша молча кивнула.
Спальня высокой, но не до потолка, раздвижной перегородкой отделялась от пустой гостиной. Или студии. Тут, кроме лежащего на полу мягкого и пыльного, шизоидно-цветистого ковра ничего не было. Из обстановки. Только в простенках между четырьмя узкими окнами висели широкие прямоугольники. Должно быть, картины, завешенные жёлто-серыми льняными простынями. Противоположную стену украшала великолепная, ничуть не пострадавшая от времени фреска (или альсекко, Маша довольно посредственно разбиралась в типах «наскальной» живописи) с изображением тропического острова посреди ярко-синего океана…
А палитрочка-то натурально «a’la Гоген».
— Пап, это Таити? — неизвестно почему спросила Маша.
— Нет, конечно, — рассмеялся отец. — Таити большой, с высокими вулканами… если мне не изменяет память. Этот же совсем крохотный. Я думаю, что твой прапрадед изобразил здесь какой-то коралловый риф.
— А он что, был художником? — поинтересовалась Маша.
— Да так, баловался иногда, — ответил отец. — Впрочем, я не специалист, чтобы оценивать, но мне кажется, что не стань он моряком, ему бы могла грозить слава какого-нибудь Айвазовского. Здорово ведь нарисовано, а?
— Здорово, — искренне согласилась Маша. — Ранний модерн. Хм… Значит, он плавал по морям и океанам… А проказница? В смысле, прапрабабка? Она сидела здесь и годами ждала его возвращения. Так?
Отец ничего не ответил.
— Пап! Ну скажи, что я угадала!
— Нет, Машка, на этот раз ты ткнула пальцем в небо, — подмигнул ей отец, глаза которого, как только они сюда вошли, не переставали светиться какой-то искренней детской радостью. — Пойдём на кухню, чайку заварим — согреемся. Кстати! Там же твоя Тыква нам стол собрала. Иди-к за пакетами, а я пока чайник поставлю.
Вернувшись на кухню (её отделяла от гостиной ещё одна высокая ширма) с продуктами и разнесчастными замёрзшими розами, Маша с ногами забралась в огромное мягкое кресло и, достав из сумочки сигареты, попросила у отца пепельницу.
— Ты ещё не бросила? Ах ты, порося такая! — возмутился родитель, но протянул блюдечко. — Нет здесь пепельниц, придётся пользовать антикварный фарфор.
Прикурив, Маша глубоко затянулась и прикрыла глаза.
— Па-а, — заговорила она, выпустив изо рта колечко дыма, — расскажи мне про неё, а? Почему прабабка не ждала бравого морского волка из плаванья? Они, как и мы с Терпиловым, разошлись? Или он погиб на какой-нибудь войне? Вижу по твоему лицу, что опять ошиблась… Да?
— Да, Мань, ошиблась, — повернулся к ней отец. — Лучше не гадай, а накрывай на стол. Что-то ужасно есть хочется. Да и… может, ну его, этот чай? У нас же вина полно.