Я обернулся и увидел Золтана Шимича, распростёртого мёртвым на дне ущелья не дальше, чем в десяти футах от меня. Пуля из пистолета угодила ему в верхнюю губу, сплющившись, прошла через мозг и вышла через затылок.
Я поискал глазами Леблана. Вот и он, у входа в ущелье. Идеально сидит в седле, рука вскинута от отдачи, в ней ещё дымится пистолет. Я возблагодарил Господа за содержимое этого чудесного ранца. Два тела лежат рядом с Лебланом, их кровь окрашивает вереск, ярко демонстрируя работу его клинка.
Я поднял отцовский палаш и отсалютовал им в знак почтения тому, кто спас мне жизнь, моему собрату–воину.
Выстрел Леблана разнёсся среди холмов и долин и в считанные минуты привёл к нам вооружённую группу конных Кэмпбеллов. После краткого объяснения Гленранноха часть из них расположилась вокруг, защищая нас от возможной атаки, остальные тревожно сгрудились над своим генералом, и хотя они переговаривались на напевном гэльском языке, в их голосах явственно слышалась обеспокоенность.
Гленраннох заметно ослабел, но быстро унял наше беспокойство. Ему довелось получить достаточно ран, сказал он, чтобы знать, что эта лишь пустяк. Когда кровотечение должным образом остановится, то не останется ничего, кроме нескольких дней боли и ещё одного шрама в дополнение к паре дюжин уже существующих. Отвергнув наши уговоры лечь и отдохнуть, генерал пожелал увидеть тело Золтана Шимича. Гленранноха, казалось, не слишком удивило предательство хорвата. Наёмник, объяснил он, остаётся верен, пока не получит лучшего предложения, и тогда его верность легко и без запинки меняет направление. Леблан поинтересовался, кто мог подкупить Шимича, но генерал отмахнулся, как делает это человек, который отлично знает ответ, но не собирается им делиться.
Поворачиваясь, Гленраннох пошатнулся и начал падать. Все до одного Кэмпбеллы бросились к нему, выражение искренней заботы смягчило суровые лица воинов. Тем не менее, я оказался ближе всех, и Гленраннох почти упал мне на руки, когда я шагнул к нему. Я помог ему устроиться на примитивной лежанке, быстро созданной из травы, побегов вереска и плащей едва ли не каждого из его сторонников. Вскоре сознание начало его покидать. Я опустился на вереск рядом с ним, глядя в посеревшее лицо, искажённое болью и отмеченное ещё каким–то чувством. Может, сожалением? Кэмпбеллы теснились вокруг, с тревогой глядя на своего лидера. Он заметил меня и притянул ближе, так, чтобы другие не могли нас услышать.
— Мэтью, вы должны знать о корабле… — начал он, но усилие истощило его, и он закрыл глаза. Прошло минут десять. Я ослабил стеснявшие его одежды и подложил свой плащ ему под голову. Когда он вновь пришёл в себя, то стал бредить о секретах и о короле. Затем его глаза снова прояснились и остановились на мне.