Я уже приготовился приказать Олдреду увалиться под ветер, как научил меня Кит, и снова открыл рот.
— Мистер Олд… — начал я.
Огромная волна, чудовищнее всех прежних, разбилась о борт. Я захлопнул рот лишь на толику позже, чем следовало, и около галлона или больше солёной воды хлынуло мне в горло. Мой рост сыграл против меня, человек пониже смог бы устоять. Корабль качнулся, я оступился и заскользил по палубе на спине. Фаррел поднял меня, и ещё несколько мгновений я приходил в чувство. Я отхаркивал соленую воду, потом меня вырвало. До меня донеслись слова Фаррела, очень тихие:
— Слишком поздно, капитан, мы покойники.
Мучимый позывами к рвоте, я открыл глаза. Матросы высоко на реях спускались вниз со всей Богом им данной скоростью и падали — как я с ужасом видел. Несколько оставшихся парусов свободно трепыхались, как бельё на верёвке. Олдред, уцепившись за леер, уставился на берег. Губы его шевелились, но за рёвом ветра и жутким грохотом воды, бьющей о камни, я почти ничего не мог расслышать. Фаррел опять подхватил меня, и, шатко пробираясь сквозь бурю, я разобрал слова Олдреда.
— Помилуй меня, Господи, ибо немощен я, исцели меня, Господи, ибо сотряслись кости мои…
Шестой псалом Давида. Древние слова приносили утешение, как я понимал, в этот момент моей смерти, и я осознал, что повторяю их за Олдредом, неслышимый в грохоте волн, собравшихся, наконец, раздавить нас. «Ибо нет среди мёртвых того, кто помнит Тебя: а во аде кто прославит Тебя? Устал я от стенания моего; каждую ночь омывать буду ложе моё, слезами моими постель мою орошать. Смутилось от гнева око моё…»
Могучая волна ударила нам в правый борт и почти перевернула корабль, влача посудину над пучиной. Мы, должно быть, налетели на большую подводную скалу, потому что остов взревел в агонии, и я увидел, как стали расходиться доски палубы, когда раскололся киль. Фок–мачта рухнула с громким треском. Сила воды и отдача от столкновения корабля с сушей бросили Олдреда на ближайшую мачту, ту, что моряки зовут бизанью. Он обернулся вокруг нее, как лист бумаги, калеча хребет и внутренности. Помощник штурмана Уорсли принял на себя полный вес пушки, что не была принайтовлена как следует. Махина унесла его прочь с палубы, прямо к Создателю. Я видел всё это в свои, как я понимал, последние мгновения, когда мои ноги покинули палубу, и я ощущал лишь воду и ветер, а потом только воду.
Старые моряки на берегу Блэкуэлла расскажут вам, как жизнь проносится вспышкой перед глазами будущего утопленника, как души всех утонувших матросов земли всплывают, чтобы встретить его — без сомнения, под звуки барабана Дрейка, отбивающего призрачную гальярду, — приглашая на потусторонний берег. В тот день, когда погиб «Хэппи ресторейшн», я узнал об утоплении больше, чем любой смертный. Я не слышал барабан, не видел душ, плывущих мне навстречу, и жалкое недоразумение — двадцать один год моей жизни — не промелькнуло у меня перед глазами. Были только невыносимый шум, хуже мощнейшего бортового залпа в грандиознейшей из битв, и вопль, рвущийся из моей груди, жаждущей ещё хоть одного вдоха. Потом были лицо и рог единорога, и я понял, что мёртв.