Медленно и и с трудностями мы обошли Лизард, лавируя против ветра, потом повернули, чтобы плыть прямо на Лендс–Энд — к большому разочарованию уроженцев Пензанса, Портлвена и других местечек в заливе Маунтс — так далеко от берега семьи и друзья не могли до них добраться. Кит Фаррел заставлял меня определять наше положение относительно отдалённых колоколен и старательно записывать результаты в журнал, заполняемый всё новыми, более длинными строчками. Малахия Лэндон смотрел на это с нескрываемым презрением, но был в достаточной мере военным моряком и в более чем достаточной — притворщиком, чтобы высказать своё мнение капитану в лицо.
Финеас Маск не страдал от подобных ограничений. Он слонялся по шканцам, громко стеная, мол, такая работа не под стать наследнику Рейвенсдена, и ему отлично известно, что добропорядочная жена наследника Рейвенсдена, окажись она рядом, решительно поддержала бы его позицию. По крайней мере, эти сетования служили приятной заменой бесконечным тирадам о том, насколько медленными он считает путешествия по морю с их непостижимой зависимостью от таких обыденных вещей, как приливы и ветра, с последующим недоумением: как далеки ещё мы от нашей цели в Шотландии.
Хотя Джеймс Вивиан и стоял на вахте, но держался в стороне, замкнутый и безразличный к движению корабля, бормоча иногда неясные слова команд. Узнав об этой второй смерти — жестоких пытках и убийстве Пенгелли, лейтенант снова стал одержим идеей, что его дяде помогли умереть, и, честно говоря, эта новость заставила и меня задуматься. Я начал носить за поясом заряженный пистолет. Вивиан ходил к матросам и допрашивал каждого на корабле, кто был знаком с погибшим, но похоже, что слуга капитана, как это обычно бывает, имел мало общего с остальной командой. Пенгелли так же легко мог быть призраком или выдумкой.
Когда мы обошли Лендс–Энд, ветер с юго–запада задул ещё сильнее, заставляя нас уходить всё дальше в море, чтобы избежать смертельно опасных утёсов подветренного берега Корнуолла. Мне показалось, что с появлением в небе первой звезды я заметил низкие тёмные очертания Силли далеко по левому борту. Наконец я удалился в свою каюту, пригласив Вивиана отужинать со мной.
Причиной тому отчасти было то, что мои попытки разделить трапезу с преподобным Фрэнсисом Гейлом неуклонно пресекались порядочными дозами портвейна, которые также могли быть виной частых и громких ночных кошмаров, о которых поведал мне Маск. Я подумывал явиться собственной персоной в каюту пастора и приказать ему покинуть её, но одному Богу известно, что такой сильный мужчина как Фрэнсис Гейл — ветеран гражданской войны — сделает в пьяном виде, даже со своим капитаном. Отчасти приглашение служило для умиротворения Вивиана. Я понимал, что особое отношение к Киту Фаррелу — необходимое для меня — трудно стерпеть лейтенанту, почти равному мне по происхождению и рангу: именно ему по праву принадлежало моё доверие, а не какому–то сверхштатному помощнику штурмана. И ещё я хотел дать Вивиану шанс облегчить душу и поделиться мыслями, связанными с убийством Пенгелли. Он стал слишком тих и задумчив. Люди начали замечать это, что не шло на пользу настроению команды. Я сам немного поразмыслил об этом деле и надеялся разговором вывести Вивиана из состояния глубокой и тревожной подозрительности.