Жизнь ее приближалась к закату, она увядала, так и не познав ни мужней ласки, ни материнского счастья…
* * *
В дверь тихо постучали, и Агафья отставила на край стола кружку с недопитым смородиновым чаем. И повернулась к двери:
— Входи уж.
В кухню, пугливо озираясь, вошел Мотька, сын Никодима и Варвары Ивановых, ее подруги в девичестве.
— Желаю здравствовать, — робко поздоровался он, оставаясь у порога.
— И вам того же, — как взрослому, ответила она и подумала с щемившей тоской: «А ведь такой сын мог вырасти и у меня».
— Серы хочешь? — спросила она, но Мотька замотал головой.
— Не-а… Батька зовет. К нам хворых привели. Тетка одна, мамка говорит, горячка у ей, и мужик… Кашляет так, что стекла дрожат. Старец Петр сказал, чтобы вы пришли.
— Иду, — поднялась она с колченогого табурета, подошла к двери и набросила на плечи накидку. — Беги, Мотя, ужо буду…
* * *
На улице промозгло, с неба моросит мелкий нудный дождь, и до избы Никодима пришлось бежать. Запоздало гавкнул Полкан, высунув морду из конуры, — кому охота мокнуть в такую погоду?
Отворив дверь, она вошла в натопленную комнату. К ней метнулась Варвара, излишне услужливо приняла на руку влажную накидку и узелок.
Возле пышущей жаром печи металась на полу молодая девка. Подле нее сидел срамно безбородый мужик — короткая щетина лишь начинала чернеть на его подбородке и впалых щеках, — беспрестанно поправляя доху, которую она, изнывая от жара, пыталась сбросить.
С другого бока печи лежал мужик с землистым лицом. Лицо смотрелось как череп мертвеца, обтянутый пергаментной сухой кожей, и Агафья суеверно поежилась — смерть уже бродила у его изголовья, готовясь принять христианскую душу…
— Поила чаем с малиной, — скороговоркой говорила Варвара, но Агафья ее не слушала. Подсев к занедужившей девке, сдернула с нее доху.
Мужик посмотрел на нее с надеждой и не стал мешаться, убрался к столу, где, подперев густую бородищу, угрюмо наблюдал за всем Никодим.
Она перевернула девку на живот — а худенькая какая! — задрала тонкую кофточку, потом аляпистую сорочку и, оголив кожу, приникла ухом к спине, сделав знак всем умолкнуть.
Дыхание нехорошее, сиплое, и, что хуже — хрипы, рвущиеся из воспаленной дыхалки.
Молча она развязала узелок, выложила на пол свернутый в трубку отрез асбестовой ткани, пузатые глиняные корчажки и нож с крошечным тонким лезвием.
По-хозяйски она убрала заглушку с печи — в лицо ударила жаркая волна, — расстелила на раскаленных каменьях асбест.
— Неси воды, муку и немного самогона, — не оборачиваясь, попросила Варвару.
Та бесшумно удалилась в сени.