– А как Эстер Фельдман? – Дыхание у меня перехватывает. – Сильно подавлена?
– Подавлена – это ещё слабо сказано. Фельдманы очень боятся за свою жизнь. Собираются перебраться в город к Кассинам.
– Что, если вы убьёте медведя, а убийства не прекратятся?
– Другого разумного объяснения у нас всё равно нет. Нельзя сидеть сложа руки. Надо надеяться, что людей убил шатун. Будем охотиться днём и ночью, пока не выследим зверя и не покончим с ним. Иначе останется только ждать, пока кто-то не выяснит, что в действительности произошло с Женей и Михаилом. В противном случае все горожане будут показывать пальцами на нас.
Все сходятся на кладбище. Мороз тронул кресты и могильные плиты сизым инеем, наше дыхание вырывается облачками пара. Мать Жени, Галина, всхлипывает и тоненько, словно брошенный котёнок, плачет. Иван, её муж, держится, но я вижу, что и он раздавлен смертью дочери. Сегодня город хоронит Женю. Завтра – Михаила.
С Лайей остался Довид, поэтому я смогла прийти на кладбище.
Прежде я никогда не видела, как христиане хоронят своих мёртвых. Даже представить не могла, что когда-нибудь окажусь на их кладбище. Однако остаться в стороне была не в силах. Кто-то убил Женю и Мишу, и этот «кто-то» – вовсе не медведь. В город понаехали газетчики, строчащие заметки, обвиняющие евреев. Сердцем чую, что во всём виноваты Ховлины, а доказать не могу. Мне совсем не нравятся Рувим с Альтером, но угрозы Фёдора и Мирона ясно указывают, чьих рук это дело. Единственная зацепка – Лайя. Она наверняка знает правду, только говорить не хочет. Опускаю платок пониже, чтобы прикрыть лицо.
Чего я только не делала, пытаясь вылечить сестру! Перепробовала все травы, корешки и снадобья, что нашлись в матушкиных запасах. Сходила в аптеку Краковера и накупила всяких лекарств, которые посоветовал сам Вельвель. Всё впустую. А Фёдор так и не явился.
Рассеянно кручу в руках небольшой венок из сосновых веточек, наблюдая, как мужчины забрасывают гроб чёрной жирной землёй. Когда падают последние комья, священник кончает молитву и произносит: