– Ты преувеличиваешь. Глазеры не плюются. Да и люди из тятиного штетла тоже. Они нас просто не понимают. Такова уж людская натура: отвергать всё непривычное.
– Я в это не верю. Мне кажется, что все люди одинаковы. Еврей, нееврей, какая разница? Все мы люди, всех нас создал Бог.
– Да, но мы – народ Израиля, Ам Исраэль. Мы – избранные.
– И ты в это веришь? Если мы такие особенные, такие избранные, почему на нас валится столько бед?
– Потому, что Бог испытывает тех, кого любит.
Произношу привычные слова, но сейчас они звучат не столь убедительно. Бог меня испытывает? Ну почему, почему я вдруг начала ставить под сомнение всю свою веру? Почему я не такая, как прочие девушки нашего городка?
– По-моему, Либа, это нелепо. Разве Бог не должен защищать и беречь тех, кого любит?
– Повторяю, мы – ам сегула, избранные. Так тятя говорит. Какой другой народ смог бы прожить столько веков в разных странах, не утратив силу духа и оставшись единым?
– Народ, который нас осуждает и перешёптывается за нашими спинами.
– Неправда, Лайя. Далеко не все они – балаболки-йентас. Как бы там ни было, все встали бы на нашу защиту даже ценой своей жизни, и тебе это прекрасно известно.
– Ну, не знаю, – сестра упрямо дёргает плечиком.
– Может быть, в другой еврейской общине у тебя будет всё иначе, – предполагаю я.
– А у тебя?
– Мне и здесь хорошо.
– Может быть, всё будет иначе в нееврейской общине… – медленно произносит Лайя.
– Хас ве-шалом, Лайя, не приведи Господь!
– Ой, прекрати! Неужто веришь, что Он сейчас нас слышит?
– Конечно, слышит. Хашем – вездесущ.
– Очень сомневаюсь. Иногда мне кажется, что его вообще не существует.
– Лайюшка, знаю, тебе нелегко, но мы всё преодолеем, вот увидишь. Тятя и матушка скоро вернутся. Давай лучше подумаем, где будем справлять шаббес, у Глазеров или ещё где. Надо посоветоваться с соседями. Думаю, всё, что тебе нужно, это вкусно поесть и послушать субботние змирос. Гимны обязательно поднимут тебе настроение.
Лайя качает головой, точно говорит: и вовсе не этого мне нужно.