— Сегодня ты был очень невнимателен, Генри.
— Ага.
— Есть такое слово «да». Ты же обращаешься к даме!
— О, я знаю…
— Прекрати разговаривать со мной в таком тоне!
— Как скажете.
Миссис Уэстфал встала, прошлась по проходу и села на стол прямо напротив меня. У нее были очень красивые длинные ноги в шелковых чулках. Она улыбнулась мне и погладила мою руку.
— Твои родители не балуют тебя любовью, так ведь?
— А мне и не больно-то надо, — ответил я.
— Генри, любовь нужна всем.
— Мне ничего не надо.
— Бедный малыш, — сказала она, встала, подошла ко мне вплотную, нежно взяла мою голову и прижала к своей груди.
Я обнял ее за ноги и слегка сжал.
— Генри, ты должен прекратить драться и ссориться со всеми подряд. Мы хотим помочь тебе.
Я сжал ее ноги крепче и сказал:
— Хорошо, давайте ебаться!
Миссис Уэстфал оттолкнула меня и отступила:
— ЧТО ТЫ СКАЗАЛ?
— Я сказал, давай ебаться!
Она очень долго смотрела на меня, потом выговорила:
— Генри, я никогда и никому не передам то, что ты мне сказал: ни директору, ни твоим родителям — никому. Но я больше никогда не хочу слышать от тебя этих слов, ты понял меня?
— Понял.
— Хорошо. А теперь ты можешь идти домой. Я встал и направился к двери. Когда я открыл ее, миссис Уэстфал сказала:
— Всего хорошего. Генри.
— Всего хорошего, миссис Уэстфал.
Я шел по улице и дивился всему, что произошло. Миссис Уэстфал была не прочь поебаться со мной. Это очевидно. Но она боялась, что об этом могут узнать мои родители, другие учителя, директор школы, — ведь я был еще слишком юный. Но это было так восхитительно — находиться с ней в комнате наедине. Вообще все, что касалось ебли, теперь казалось мне прекрасным. Даже помыслы о ней давали людям нечто особенное, волнующее и приятное.
Мой путь к дому пересекал широкий бульвар. Я ступил на пешеходный переход. И вдруг увидел, что прямо на меня несется машина. Водитель и не думал сбрасывать скорость. Машину бросало по всей проезжей части. Я попытался отскочить в сторону с его пути, но он, казалось, преследовал меня — куда я, туда и он. Последнее, что я видел — фары, колеса, бампер, потом удар и темнота…
Очнулся я в больнице. Надо мной трудились доктор и сестра. Они обрабатывали мои колени ватными тампонами, которые были чем-то смочены. Это вызывало жжение. Локти тоже горели.
Я лежал в постели, сквозь окно светило солнце, и это было приятно. Доктор улыбнулся мне, сестра выпрямилась и тоже улыбнулась. Мне определенно нравилось здесь.
— У тебя есть имя? — спросил доктор.
— Генри.
— Генри, а дальше?
— Чинаски.
— Поляк, да?
— Немец.
— Почему никто не хочет быть поляком?