Еще недавно болезненно бледное лицо посла покрылось легким румянцем. С трудом опершись на подлокотники кресла, он поднялся во весь рост, оглядел собравшихся в кабинете сотрудников вспыхнувшими живым светом глазами:
— Ну что вы скажете? Они не прошли все-таки! А?
Лучи фар выхватили из темноты фигуру женщины, идущей по дороге, и Антонов тотчас ее узнал: старенькое цветастое платье, туго обтянувшее полное тело, странно массивная от взлохмаченных кудряшек голова, короткие, тяжелые, давно растоптанные дальней ходьбой ноги…
Диана шла по дороге одна и даже не среагировала на свет фар и шум мотора. Плавно тормозя, Антонов подъехал к ней на малой скорости и окликнул. Глаза ее были стеклянными и глядели на Антонова, не видя его.
— Садитесь!
Она не шелохнулась.
— Диана, что с вами? Садитесь же!
Она молча обошла машину, он открыл ей навстречу дверцу изнутри. Диана плюхнулась рядом с ним на сиденье и словно закаменела, безучастно глядя на дорогу.
Антонов снова разогнал машину. Удивленный ее долгим молчанием, поинтересовался:
— Что так поздно?
Она не ответила, будто и не слышала вопроса.
В этот час улицы, ведущие к району Акеда, в котором жил Антонов, обычно пусты. Но сейчас частенько попадались группы вооруженных граждан. Антонов ждал, что дружинники его остановят, но, должно быть, острота обстановки в городе уже пошла на убыль.
— Откуда вы шли? — Антонов попытался растормошить свою спутницу, озадаченный необычным для нее молчанием. — С телеграфа?
Диана вдруг повернула к нему лицо и глухо произнесла:
— Они убили его…
— Кого? — не понял Антонов.
— Асибе!
Он нажал на тормоз.
— Как убили! Кто убил? Где?
Ее вдруг обесцвеченный голос, казалось, звучал в плохой магнитофонной записи — заторможенно, хрипло, однотонно.
— …Он услышал по радио призыв президента… И сказал соседям: я пойду! Взял кинжал, который вы ему подарили, и пошел. А вечером, когда я вернулась, приехал на велосипеде Зараб и сказал, что Асибе тяжело ранен, отправлен в больницу. Я побежала в больницу…
Она вдруг притихла, съежившись в кресле, молчала долго, напряженно, и Антонов не решался нарушить ее молчание.
— Он умер на моих руках…
Когда Антонов остановил машину перед закрытыми воротами своего дома, Диана, опередив хозяина, с неожиданным проворством выскочила, бросилась открывать ворота.
— Диана! Я бы сам… — растерялся Антонов. Но она сделал решительный жест рукой:
— Въезжайте! Это моя работа.
Впустив машину, Диана погремела засовами и цепью, привычно замыкая ворота, подобрала оброненную кем-то сигаретную коробку, бросила в урну, прислонила к стенке упавшие грабли… Потом, не оглянувшись, не сказав ни слова Антонову, медленно направилась к сторожке Асибе по зеленому английскому газону, который Асибе каждый день, из года в год, прилежно поливал и стриг, чтобы был газон упруг и мягок, как ковер. Дойдя до середины газона, Диана как подкошенная рухнула наземь, раскинув в стороны руки и ноги, уткнулась в траву тяжелым лицом и завыла — громко, протяжно, по-бабьи безутешно — на всю улицу.