— Катя!
Но она уже была у машины, и Антонов услышал из темноты тихое:
— Берегите себя, Андрей!
Он хотел броситься вслед за ней к машине, но ноги словно приросли к асфальту. Боже, неужели вот так и… навсегда!
— Катя! — еще раз крикнул он, но в ответ громыхнул включенный мотор, вспыхнули габаритные огни, машина одним маневром развернулась и понеслась по асфальту, унося с собой два желтых сигнальных огонька. Антонов как завороженный не мог оторвать от них взгляда. Вот огоньки добрались до конца улицы, на секунду к ним присоединился красный, тормозной, потом еще один, желтый, пульсирующий, — шли на поворот, и тотчас исчезли, мгновенно заслоненные стеной углового дома, будто их не было вовсе.
Минувшие месяцы, казалось, слились в один короткий временной отрезок — один день, разделенный на две исключающие друг друга части: светлую часть и вторую, которая наступала после захода солнца.
Светлая часть — от шести до шести — проходила у Антонова почти в непрерывном действии: утром зарядка, завтрак, торопливый бросок на работу и работа, работа, работа — мотание по городу, рейды в порт, на аэродром к приходу московского самолета, приемы посетителей, визиты в МИД, в консульства других стран, посольские совещания… Но приходил печальный час заката, и заполненный движением, суетный, беспокойный, полнокровный мир Антонова вдруг увязал в наползающей с востока густой, тягучей тропической мгле, трепыхался, как муха на клейкой бумаге, и в конце концов покорялся неизбежному, из обширного мира превращаясь в крохотный мирок.
С наступлением вечера девать себя было решительно некуда. Антонов становился пленником собственного дома. Он набрал в посольской библиотеке кипу книг. Но после напряженного рабочего дня в тропиках, когда расходуешь себя чуть ли не до последней капли энергии, предаваться потом безмятежному чтению, лежа на диване, не так-то просто. Задействованный с раннего утра на полный оборот и находящийся в этом активном режиме многие часы, Антонов вечерами с трудом переводил рукоятку скоростей на малый ход. Все его существо требовало продолжения напряженного действия — куда-то ехать, с кем-то встречаться, что-то организовывать. Но куда и с кем? Круг узок. Без Аревшатянов стало совсем худо.
При расставании на аэродроме Аревшатяны держались бодро, даже подчеркнуто весело и непринужденно. Звали провожавших в гости в Ереван. И только Антонов знал, какая горечь у них в душе — ящики с масками сгорели дотла вместе с остальным их багажом. Лишь чемодан с медицинскими рукописями Аревшатяна сумел в тот день спасти Кротов, который прорвался все-таки на аэродром и ринулся в горящее помещение багажного отделения.