«Вроде завхоза Малюты, — с неприязнью подумал Антонов о теще. — Порядок для нее — идол!»
У станции метро «Кропоткинская» Антонов разыскал телефон-автомат, набрал номер, который почему-то запомнил еще в Дагосе. Ответил женский голос, и он сразу узнал его, хотя никогда не слышал раньше.
— Здравствуйте, Антонина Ивановна! Это Антонов.
В трубке что-то зашуршало.
— Боже мой! Вы? — Голос дрогнул, притих на мгновение и вдруг упал почти до шепота. — Где вы?
— Здесь, в Москве!
— И можете к нам приехать?
— Могу приехать. Хоть сейчас!
Домой он заглянул всего на полчаса, чтобы переодеться и взять вещи. Алена уже спала.
— Устала! — коротко объяснила теща. — Ей так достается! Школа, музыка! Что тут толковать!
Она говорила с ним о его дочери как со сторонним человеком, которому можно мимоходом пожаловаться на семейные трудности.
В спальне, собирая вещи в дорогу, он обратил внимание на стопку счетов с телефонной станции, лежащую на тумбочке. Двенадцать извещений. Самое первое месячной давности. Каждый разговор по десять-пятнадцать минут. И все с Ленинградом.
Он заглянул в комнату к Алене. Свернувшись калачиком, она крепко спала. Коротка стала Алене кроватка. Все собирались купить новую, решили с Ольгой, что в этом году купят непременно…
На нежной коже Аленкиной щеки проступила щепотка рыжих крапинок. Весна… А мать так хотела, чтобы он в этом году привез к ней внучку погостить на Студянку…
На полке над кроватью белели ракушки, которые Алена собирает. Под каждой на этикетке аккуратная подпись: как называется, откуда привезена. «Пожалуй, теперь долго не будет пополняться коллекция», — грустно усмехнулся Антонов.
Пора было ехать на вокзал.
Переодевшись и взяв чемодан, он сказал насторожившейся теще:
— Всего доброго, Кира Игнатьевна! У меня отпуск, и я еду к маме. Скажите Ольге, если захочет, пускай напишет туда.
Теща поспешно обратила к нему морщинистое личико, скороговоркой заверила:
— Обязательно напишет! Обязательно!
И в этой ее уверенности, в тоне, каким эти слова были сказаны, Антонов почувствовал: теща уже знала, ч т о именно напишет ему Ольга.
Утром была опушенная молодой листвой Кинешма и вольный волжский ветер на переправе, переполненный рейсовый автобус, в котором где-то под сиденьями клохтали куры. Автобус с африканской неторопливостью ковылял по ухабам старинной дороги на Галич, потом был знакомый верстовой столб с цифрой 24 на поржавевшем указателе, возле которого его высадили. Он вошел в лес, где над головой нависают бронзовые лапы старых, уже не пахучих сосен, а под ногами в глубокой тракторной колее блестят хранящие еще зимний холод бурые лужи.