— Устал, сил нет. Завтра поговорим. Утро вечера мудренее.
Ребята повозмущались недолго, но, видя, что я не отвечаю, в конце концов угомонились. Сопение пяти крохотных носов наполняло уши, и я вдруг вспомнил кое о чём.
Глупо было думать, что земля вдруг ушла у меня из-под ног. Сегодня всё было точно так же, как и вчера. И завтра тоже ничего не изменить.
Есть Эйриг — мой господин. В его доме я жил и ел, он кормил моих братьев и сестёр. Ещё он спас меня однажды, и с тех пор моя жизнь принадлежит ему. И даже если бы не это, Эйриг был демоном, сердце которого я по глупости умудрился стащить, сам замкнув цепочку и, вместе с тем, выбрав собственную печальную участь, ведь осколок его сердца прятался в моей груди, и однажды он собирался его получить.
Разве что-нибудь изменилось из-за того, что он взял меня в свою постель? Разве у меня появились причины ожидать чего-то? Или обижаться? Конечно, нет. В том и была разница между господином и слугой.
Отчего же так сложно запомнить эту известную истину?
Впрочем, о причине я догадывался. Всему виной это странное чувство, свалившееся мне на голову, словно шапка снега с ветвей. Оно оказалось таким огромным, что разом погребло под собой. И теперь болото понятной мне жизни будоражил никому не нужный ручеёк глупых фантазий, питаемых этими взглядами Эйрига, его прикосновениями. Зачем же он обнимал меня, после того, как получал, что хотел?
Не следовало, не следовало мне позволять этим мыслям блуждать в потаённых уголках пустой головы. Почему вместо того, чтобы думать о скорой кончине — страшной и кровавой, — я отдался новому положению вещей без остатка. Позабыл о следующем дне и позволил себе то, что убивало быстрее мороза. Я разрешил себе быть счастливым сейчас, питаясь глупыми-глупыми надеждами, которые молча перерезали горло своим уходом.
И вот теперь, когда новая правда вдруг хлопнула меня по щеке, ухмыльнувшись такому простаку, я чуть ли не почувствовал себя обманутым. Преданным. Разбитым.
Как же было больно.
«Ну ты и балбес, Тэг. Каких поискать».
Правда, какой бы суровой она не была, снова принесла горькое облегчение, позволив уснуть — и проснуться на следующее утро, пусть и с тяжёлой головой, но зато спокойным. Таким же спокойным, как бывал в любой день Содар. Ведь вся его жизнь давно решилась.
Поднялся я поздно — дети не стали меня будить. Заверив всех, что всё в порядке, и я отправляюсь обратно к господину просить прощение, я ушёл.
Свежо и приятно было на улице. Ветер совсем затих, едва просыпаясь от лени и трогая голые ветки. Всё шло своим чередом.