Расстелив простынь прямо на кухонном столе, Эйриг установил пять свечей — три с одной стороны и две с другой — и отложил в сторону книгу.
— Ты готов? — спросил он меня, а сам посмотрел на Мануэля с нескрываемым удовольствием, словно победитель, взиравший на побеждённого, распростёртого у собственных ног. Суккуб с досадой закусил губу.
Я молча полез на стол. Вытянулся и затих, чувствуя, как сердце готово выпрыгнуть из груди.
«Ничего, Тэг. Просто потерпи немножко. Совсем чуть-чуть и скоро всё прекратится».
— Хорошо-о, — сердито выдохнул Мануэль, возникнув рядом. — Как только почувствуешь, что хочешь это остановить, Тэг, просто скажи. И мы тут же прекратим.
Похоже, Мануэль и сам упрямился, ни за что не желая признавать поражение. Он знал, что меня ждёт боль и, должно быть, рассчитывал, что как только я почувствую её сполна, то откажусь от матери родной.
Господин молчал в ожидании. Я не ответил, снова заставив суккуба скрипнуть зубами.
— Начнём, — распорядился Эйриг. — Вставай по правую руку от Тэга и держи его за руку, — Мануэль, замешкавшись — взгляд его всё ещё метался, стараясь найти способ заставить меня отказаться, — обошёл стол и сделал как велено.
Эйриг встал по левую от меня сторону и тоже перехватил мою ладонь. Свободной рукой он поднял со стола книгу и стал читать заклинание. Замысловатые обороты речи, из которых я почти ничего не понимал, кроме отдельных слов, погружали в странное оцепенение. Сердце унялось, и я даже не вздрогнул, когда у изголовья и в ногах ярко вспыхнули свечи.
Руки — холодные ладони демонов, державших меня по обе стороны — стали теплее. Всё будто бы стихло, и потому, когда я вновь расслышал голос Мануэля, тот звучал приглушённо, издалека, как если бы он находился за закрытой дверью в следующей комнате, а не стоял в шаге от меня.
— Эйриг, — имя господина прозвучало с лёгким напряжением, — Эйриг, что происходит?
Ответа не последовало. Господин продолжил бубнить тарабарщину, и я, наполняемый тягучим умиротворением, погружался в странную невесомость.
— Эйриг, что всё это значит? — похоже, суккуб гневался на господина, но меня это едва ли касалось.
Я уходил. Уходил навсегда, и только малодушно надеялся, что смерть будет не такой страшной, как рисовал Мануэль. Вдруг надо мной всё же сжалятся и не станут мучить?
— Эйриг, прекрати это немедленно! — меня слегка дёрнуло вправо, но я едва это понял. Гораздо скорее на меня снизошла убеждённость, что никто, как бы сильно того ни желал, не сумеет нарушить моего медленного падения в бездну, пока Эйриг не произнесёт последних слов.