— Конечно, добрый господин. Спасибо огромное, — я поклонился в пояс и тут же сел на указанное место, показывая, что я покладистый и не создам проблем.
Сторож косился на меня с полминуты, затем зашёл в сколоченную будку и сел на стул, развернув свежую газету. Типографская краска неприятно уколола обоняние, и я чихнул.
Двор типографии был не слишком просторный. Если не считать проезда, проходившего прямиком от внешних ворот к низким арочным створкам здания, здесь могло бы встать ещё две двуколки или карета, запряжённая четвёркой.
Помимо ворот, я видел ещё три двери. Напротив них, у стены, стояла стайка металлических столов, сложенных друг на друга вверх ногами, и один чугунный пресс. Должно быть, сломанный или пришедший в негодность. Ящики для газеты, на одном из которых примостился я сам, громоздились вдоль забора, между зданием и сторожевой будкой.
— И много у вас газет печатают? — спросил я со своего места будто из любопытства.
— Две.
— Немного, значит, работы.
— Хэ, — крякнул тот и уставился на меня с презрением. — Ещё как много. Тиражи у «Купца» и «Полей» знаешь какие?
Я покачал головой.
— То-то же. Так что не мели абы что.
— И какие же тиражи?
— Тысячу нумеров каждой газеты! — с гордостью заявил сторож, воздев указательный палец вверх, отчего его форма — добротный синий камзол — натянулась на животе так, что не дала поднять руку выше стола.
— Ого! Это значит аж две тысячи газет каждый день! — восхитился я.
— И это не считая листовок, плакатов, сертификатов и патентных бумаг. Да, наверное, ещё много всего печатают.
— Здорово! Вот бы и мне место получить. Тут как, хорошо работается?
— Жалоб нет, да и желающие уйти нечасто появляются.
— Значит, хорошо, — покивал я. — Мне так и сказали, но мало ли что люди брешут. Девочка у вас тут работает. Одой зовут, может знаете?
— Как не знать-то. Я всех здесь знаю. Тихая такая, светленькая.
— Ага-ага, точно, — я покинул свой насест и подошёл чуть ближе к сторожке. — Она и сказала. Она вместо брата своего работает, тот помер год назад. Гошером звали. Другом был мне. Слышал, — шепнул я, нахмурившись, — убили его.
— Помню я и парня этого, и историю ту тёмную. Жаль было-то, он здесь ещё до меня работал. Говорили, сызмальства газеты раздавал, а потом его на станки взяли. Никаких нареканий, никаких опозданий. Хороший был работник. Ночью печатал, днём продавал.
— Да, на Гошера всегда можно было положиться. Не как нынче.
— Что правда, то правда, парень. В наши дни работник пошёл неважный.
— А почему, говорите, история тёмная? — снова перешёл я на шёпот.