Рано или поздно, горожане узнают, что да как, слухами земля полнится, выглядеть в чьих-то глазах тиратами или новыми хапугами — последнее, что нам было нужно. Но дело было даже не в этом, Дитер действительно не любил громоздкий шик и излишества, считая, что всё это отвлекает от важного — от работы. Как и верил в то, что труд должен быть оплачен.
Узнать Дитера ближе у меня было время, после того, как он объявил меня своим омегой и я стал обитать в его комнате. Я давно знал, что Дитер собранный, дисциплинированный и организованный, как и то, что банда — своего рода «братство» — значило для него очень много. Не меньше, чем семья. Особенно, когда своей собственной он лишился. За последнее время, пока он спал, ел и дышал одними мыслями с остальными, это чувство только обострилось.
Первый раз мы столкнулись лбами, когда Дитер захотел трахнуть меня с утра, а я отказался, меня напрягало, что через проём на нас может пялиться любая рожа. Дитер казался удивлённым такой претензией, с остальными проблем не возникало. Альфа не считал, что повод достаточно важный, чтобы прятаться от братьев.
Но я не сдался и не дал ему стащить с себя штаны. Может, он бы всё равно поступил по-своему, сломив моё жалкое сопротивление, но живот ограничивал не только мои манёвры. И он ушёл ни с чем. В местах, где не было посторонних глаз, я давал беспрекословно — я и сам был не прочь перепихнуться, но только не на глазах у всех.
Дитер долго скрипел зубами, но всё же мы сошлись на занавеске, запахивавшейся только в одном конкретном случае. Пришлось проглотить, как бы мне не было стыдно за жуткий скрип старых пружин и плямканья смазки.
Оказаться за закрытыми дверями я был рад. И думал, что теперь получу хотя бы немного тишины и покоя. Только рано я раскатал губу. В нашей квартире шатались почти постоянно. Всё, что я смог отстоять, это неприкосновенность спальни и комнаты, в которой работал — сюда никто не мог входить за исключением самого Дитера. Альфа смирился, но и мне пришлось пойти на уступки. Дитер, походу, благоговел перед моим животом.
Стоило нам остаться наедине, как он его трогал, гладил, а иногда, после сцепки, целовал. Меня передёргивало от смешанных чувств, но отказать ему я не мог, помня, что, как и я, он лишился многого.
Перестройка была в разгаре, и возвращался Дитер поздно. Я — отёкший и быстро устававший физически — нечасто выбирался за пределы двора, предпочитая поддерживать связь и решать дела удалённо. Но часам к одиннадцати уже не мог держать открытыми глаза и уползал в спальню. Как же хорошо было вот так просто отрубиться.