В дверь вошёл Поскрёбышев:
— Разрешите, товарищ Сталин? К вам Молотов.
— Пусть войдёт.
— Товарищ Сталин! — Молотов раскрыл папку. — Финны согласились с нашими условиями.
— Дайте!
Молотов протянул папку.
Не более полуминуты Верховный смотрел на документ, перелистнув его.
— Мы это утверждаем. Сообщите им сразу, зачем лишние потери. Как только они передадут в наше посольство в Швеции подтверждённый ответ, если успеют сегодня до двух, то с семи утра прекратим огонь.
— Есть, товарищ Сталин!
— Созрели всё-таки! — Сталин улыбнулся.
— А куда им деваться-то, — хмыкнул Молотов.
Сталин молча прошёлся по кабинету. Молотов, стоя, тоже молчал.
— Всё-таки, во многом, это заслуга Маннергейма.
Молотов не понял, что имел в виду Верховный: то ли, что финны пошли на условия СССР, то ли, что Сталин пошёл на этот мир, не требуя капитуляции. Не понял. Но спрашивать не стал.
Маннергейму сообщили об этом ближе к часу ночи. Ему на квартиру в Миккели позвонил начальник генерального штаба Хейнрихс, которому сообщил это также по телефону министр Энкелль.
...Фельдфебель Хейкка допил чай. На душе стало тепло и хорошо. Убрал котелок в вещмешок, встал. Хотел пройти в штаб, но зарокотал пулемёт, потом второй, загремели автоматные очереди. Крикнул:
— По местам! — и побежал к траншее.
1944. Август.
Они прошли по Охотному ряду, свернули на улицу Горького. И Охотный, и улица Горького сияли огнями.
Как и восемнадцать лет назад, Катя держала под руку двоих своих мужчин. Только теперь всё было по-другому. Один из них — Вересаев — был её мужем. Другой — Волохов — боевым товарищем мужа и брата. А брата, Саши, уже год, как не было...
Когда Егор вернулся на пару дней в Москву в штаб танковых войск, в сорок третьем, сразу после этой чудовищной и невероятной по своим масштабам Курской танковой битвы, он не посмел ей сразу сказать правду. Сказал, что тяжело ранен Саша... Но она поняла всё. До ночи молчала. А среди ночи, молча, вся трясясь, с мокрым от слёз лицом, шёпотом спросила:
— Он погиб?!
— Да, Катя.
— Как это было?
И тут Егор всё-таки пожалел её. Потом, после войны, когда они поедут в Курскую область на Сашину могилу, он тогда и объяснит ей... Так он думал. Объяснит, что сгорел Саша в танке со всем своим экипажем. И что был он отважным воином, хорошим командиром батальона. И нет у него могилы. Только условный братский обелиск поставят ему, наверняка, после войны. А место гибели Егор хорошо помнит. Но разве можно ей такое сказать сразу?
— Знаешь, Катюша, был очень тяжёлый бой, и его тяжело ранило осколком. Он был перевязан... поговорил со мной. А умер во сне, ночью. Не страдал.