Катя промолчала.
— А знаешь, Егор, — Волохов повернул голову в его сторону, и Вересаев понял, что сейчас он скажет что-то очень важное, — ты видел последние сводки, в том числе и с Севера, с Ленинградского и Карельского фронта?
— Конечно. Вчера в штабе читал.
— Наверно, тоже догадываешься.
— Догадываюсь.
— Я думаю, Егор, Финляндия в ближайшие дни выйдет из войны. Обязательно выйдет из войны. Он не будет подставлять свою страну под удар. Упредит дело и заключит сепаратный мир.
— Я тоже думаю, что заключит. Хотя это сейчас очень непросто.
— Он это сумеет. Очень осторожным и мудрым был всегда. И даже в такой сложной ситуации сумеет. Я уверен, вот увидишь.
— Да... Я тоже думаю сумеет.
— Что друзья-генералы, своего любимого полководца вспомнили? Маннергейма? — Они были дома одни, но Катя всё равно произнесла эту фамилию негромко, почти шёпотом. Всё-таки, союзник Гитлера.
— А мы его никогда и не забывали.
Катя сидела последние минуты с мужем и его другом, уходящими на фронт. И вдруг ей вспомнился красивый и мощный, торопливо ходящий по клетке тигр. Её муж, и его друг, тоже, конечно, полководцы. Меньшего, разумеется, масштаба, чем их бывший генерал, а теперь маршал Маннергейм, воюющий на стороне противника. Но всё равно полководцы.
И она вдруг почему-то подумала. Может, по-женски романтично и наивно. Но подумала, вспоминая свежие сегодняшние впечатления, что у полководца, наверно, сердце тигра. Ну... не сердце... энергия что ли, душа... Надо быть осторожным, вкрадчивым, но стремительным, решительным и сильным. Сокрушающим. Только этот красавец-тигр может сравниться с такими мужчинами. И она вдруг снова вспомнила молодого, того давнего, ещё царского, генерала Маннергейма.
1944. Сентябрь — октябрь.
Коровы, телята, овцы, двигаясь по булыжной дороге под осенним дождём, блеяли, мычали. На телеге, запряжённой молодой кобылой, был нагружен домашний скарб: столы, бочки, корзины, зеркало... Пожилая женщина и её муж, ещё крепкий, но уже ссутуленный тяжёлой работой и чуть пригнутый годами к земле, — шли возле телеги. Старый финн держал поводья. Они не хотели лишнего груза для кобылы. Жалели её. Двое маленьких детей, лет пяти-шести, мальчик и девочка, видимо внуки, ехали на передке телеги.
Пятнистая черно-белая корова, с длинными и широкими рогами, чего-то испугалась. Встала, упёрлась, загораживая путь, застопорив движение в центре тракта. Хозяйка её, финская женщина лет шестидесяти, гладила её по голове, обнимая морду, успокаивала коровушку свою. И маршал, хотя стоял в стороне, хорошо видел крупные слёзы, которые поблескивали в лучах осеннего солнца, на щеках этой женщины.