Валериан только сильней сжимал челюсти. Он слишком хорошо знал, каково приходится сейчас на приступе его гренадерам, мушкетёрам и егерям. Ему в тысячу раз легче было бы самому карабкаться по ступеням, рубиться на стенах, чем так сидеть, ждать и надеяться.
— Ваше сиятельство! Четвёртая ворвалась в пролом. Мартыненко в городе и на стенах... Ваше сиятельство! Они открыли ворота! Мартыненко держит вход в город!
Валериан выхватил саблю.
— В седло!
Штандарт-юнкеру уже подвели коня. Солодовников поднялся в седло, принял знамя, и тяжёлый шёлк заколыхался над головами.
— За мной, молодцы! За мной!
По узкой, щебёнистой, жёлтой дороге Валериан поскакал к главным воротам Хозрека. Казачья сотня и несколько десятков приданных ему офицеров порысили следом, гикая от хмельного восторга в предвкушении схватки. Огромные, в два человеческих роста, обшитые железом, створки ворот разошлись так, что два всадника могли проехать мимо них одновременно. Толстый Мартыненко стоял впереди своих гренадеров, махал шпагой и срывающимся от счастья и усталости голосом вопил что-то невразумительное. Рядом с ним, опираясь на саблю, держался офицер с перевязанной грязными тряпками головой. Валериан узнал в нём испанца Ван-Галена и улыбнулся при мысли, что тот всё-таки выжил. Но радоваться, торжествовать было ещё рановато.
— Майор! — крикнул он Мартыненко. — Оставьте ворота нам. Сейчас ещё подойдут апшеронцы. А сами двигайтесь вдоль стены, сбивайте всех, кто ещё наверху. И как только периметр будет наш, поднимайтесь по улицам. Проверяйте каждую саклю. Спасибо, друзья, за Хозрек! С Богом!..