Валериан смотрел, как проносится мимо страшная, почти неуправляемая сила, и вдруг вспомнил, как чуть меньше десяти лет назад он так же стоял на холме и ждал приступа анатолийской конницы. Тогда майор, командир эскадрона александрийских гусар полагал, что поток тел лошадиных и человеческих вот-вот захлестнёт его и утопит. Что, наверное, и случилось бы, если бы не храбрость седьмого егерского полка, не твёрдость генерала Земцова, успевшего выстроить каре, небольшую подвижную крепость, о которую разбилась атака турок под Рущуком. Сейчас эти лихие всадники были на его стороне, но Валериан понимал, что управлять этой силой нисколько не легче, чем противостоять ей в открытую.
Следом за конницей двинулась артиллерия, все полтора десятка пушек — батарея двенадцатифунтовых и две конные роты шестифунтовых. Волы и лошади упирались мощными ногами в каменистую землю, с усилием, взмахивая головами, тянули чугунные чудища, совсем недавно громившие камень, плющившие мясо, дробившие кости.
Валериан, продолжая удерживать обнажённую шашку, повернулся к начальнику штаба:
— Маловато прислуги, Мориц Августович.
Тот тяжело вздохнул и ответил незамедлительно:
— Половину повыбили, ваше сиятельство. Это если в общем считать. Тяжёлым орудиям легче пришлось, их испанец удачно поставил. А полевые подвезли ближе, так по ним стрелки со стен просто на выбор лупили. Как в куропаток.
— Прикажите, господин подполковник, командирам батальонов выделить людей посмышлёнее, чтобы пополнить артиллеристов. Пушки нам сейчас важнее всего.
Коцебу повёл головой, словно бы воротник мундира сдавил ему шею совсем уж невыносимо.
— Сказать — скажу, ваше превосходительство. Но пехоте и самой тяжко пришлось. Сейчас вы увидите...
Ван-Гален шёл с первым батальоном апшеронцев, шага на два отступив от Мартыненко. Майор с трудом нёс своё огромное тело, подволакивал ногу, задетую шашкой во время штурма, но никто и подумать не мог предложить командиру коня, одного из захваченных в крепости. Он напрягался изо всех сил, но Ван-Гален, глядя на бугристую, словно бы каменную спину командира, знал, что не одна физическая боль мучает отчаянного майора. Дон Хуан и сам боялся обернуться, посмотреть на шеренги солдат, с которыми накануне бежал к стенам, карабкался по лестницам, пробивался по улицам горского селения.
По неизвестному ему до сих пор обычаю, русские не смыкали рядов во время победного марша, оставляя пустыми места погибших, раненых и пропавших. И теперь батальонные колонны зияли страшными проплешинами, словно бы картечь или цепные ядра вырывали из тела воинской части огромные куски общей жизни.