Случившееся с его слугами... с его друзьями... наверняка как-то связано с проклятием.
«Портрет Чудовища в виде молодого человека» – так он привык называть висевшую на стене картину. На ней был изображен человек, которым он был бы, если бы не стал Чудовищем: темно-русые волосы, пальцы вместо когтей, широкоскулое красивое лицо. Эту картину он пытался уничтожить, а Белль хотела ее починить...
А теперь с полотна на него смотрело чудовище.
Не просто Чудовище, а оскалившаяся жуткая тварь, так искусно нарисованная, что казалось, она вот-вот разорвет тонкое полотно, выскочит из рамы и вырвет сердце первому, кто попадется ей на пути. В одной лапе зверь сжимал окровавленного белого голубя с оторванной головой.
Чудовище попятилось, уперлось в стену и прижалось к ней, чувствуя отвратительную слабость.
Значит, вот что ждет его в конечном счете. Очень скоро.
Его душа станет такой же ужасной, как и внешность. Он превратится в такого же монстра, как на картине, зверь внутри него полностью сожрет все человеческие чувства и разум.
Чудовище закрыло морду лапами, борясь с желанием разрыдаться.
Разве она не говорила, что такое может случиться? Разве он сам этого не чувствовал в последнее время? Был ли он честен с самим собой?
Ухудшение началось с того провала в памяти после ссоры с Белль, когда он очнулся, не помня, где был и что делал, а морда была испачкана в крови. К счастью, тогда ему попался воробей или другая мелкая птаха, но в следующий раз, когда на него найдет такое затмение, он может напасть на кого угодно. Он может уже не «проснуться». В последнее время он чаще обычного впадал в ярость, и маленькие вещи буквально шарахались от него, чего прежде не бывало. Желание охотиться сделалось намного сильнее, а по дороге домой он с трудом заставлял себя вернуться в замок, борясь с желанием остаться в лесу.
Медленно, бесцельно принц побрел прочь из комнаты, его теперь ничто не волновало. В глубине души он знал, что изменения уже необратимы.
Было бы лучше, если бы Чудовище, которым он стал, больше походило на настоящее животное, скажем, на волка или лошадь. Тогда можно было бы почти с облегчением позволить разуму скользнуть в забвение и провести остаток своих дней как простое дитя природы, есть, спать и охотиться, пока старость или пуля не прикончили бы его.
Вот только он не настоящее животное. Не нормальное животное. Он – чудовище, и скоро его сердце станет диким, отвратительным, кровожадным, а он сам совершенно одичает. И тогда уже ему будет мало кроликов и овец.
Отчаяние затопило его огромной неотвратимой волной, и он без сил опустился на пол.