«Как странно, – подумала Белль. – Почему стрелки на его лице не выполняют функцию рук? Это было бы логичнее».
– Я Когсворт, мажордом.
Когсворт протянул к Белль позолоченную руку, явно примеряясь поцеловать ей пальчики.
Тут его проворно отпихнул в сторону подсвечник. У него имелось три рожка, причем средний был одновременно его телом и головой, два остальных – руками, а горящие в них свечи – ладонями.
– Это Люмьер, – проворчали часы и сердито фыркнули.
– Enchante, та cherie[Очарован, дорогая (фр.)], – проговорил Люмьер, целуя тыльную сторону ее ладони. На миг кожу Белль легонько обожгло, как будто из камина вылетел уголек и упал ей на руку.
Подсвечник обернулся и торжествующе поглядел на часы. Когсворт определенно счел это непростительной наглостью и попытался отпихнуть Люмьера.
Канделябр не растерялся и прижег деревянную руку Когсворта горящей ладонью-свечой.
– АЙ! – не сдержавшись, завопил мажордом.
Белль не знала, смеяться или жалеть бедолаг. Интересно, они вообще-то взрослые или дети? Или к ним эти понятия не применимы?
Часы вновь вернули себе несколько подпаленное достоинство, поправили минутную и часовую стрелки – таким жестом человек мог бы пригладить усы.
– Если мы можем каким-то образом сделать ваше пребывание у нас более комфортным... дополнительные подушки, возможно, пара тапочек...
– Вообще-то я немного проголодалась, – сказала Белль.
– Слышали, мои хорошие? – воскликнул чайник. – Она голодна! Разжигаем огонь, собираем серебро, будим фарфор!
Белль с тревогой заозиралась: отовсюду послышались шорохи, постукивания и позвякивания.
Мирно дремлющий до сего момента фарфоровый сервиз действительно просыпался, блюда очень осторожно снимались с мест, чашки подпрыгивали, выбираясь из застекленного буфета. Стоявшая у дальней стены печь, до сего момента тихо-мирно источавшая тепло, теперь принялась зевать во всю духовку, разминать черные железные руки и выпускать пар из трубы. Белль испуганно обхватила себя руками за плечи. Память услужливо подсовывала истории с очень, очень жутким концом, в которых фигурировали ведьмы и горящие печи. Баба Яга, Бензель и Гретель...
– Помните, что сказал хозяин, – строго напомнил Когсворт.
– О, что за вздор, – возразила миссис Поттс. – Я не позволю бедной девочке голодать.
– Ну, что же, раз это крайняя нужда... Стакан воды, черствый хлеб, я полагаю...
– Когсворт, ты меня удивляешь, – возмущенно воскликнул Люмьер. – Она же не пленница, она наша гостья. И мы должны оказать ей самый теплый прием.
– По правде говоря, я была твердо уверена, что являюсь пленницей, – сухо заметила Белль. Однако ее уже никто не слушал. Горшки запрыгивали на конфорки печки, приоткрывали крышки, дабы выпустить пар. Сама же печь словно сделала глубокий вдох и как будто раздулась, огонь вдруг вспыхнул ярче и загорелся веселее. Печка что-то недовольно забормотала, дескать, сначала велят закатить пир, потом отказываются есть и еда остывает...