– Изверги, отпустите меня, Христом-богом прошу, ведь шел себе, не трогал никого, почто вы меня в полон да в кандалы? Хуже никонианцев гоните, диавольские порождения!
– Не хули попусту. Дело к тебе имеется. Сдюжим – отпустим.
Мужичок перестал ворчать, пытливо посматривая на двух здоровых казаков.
– Тебя как звать-от?
– Так Михаилом кличут.
– Во-во, Михайло, стало быть. Так и помню, – Иван уселся на лавку, посадив на табурет напротив Михайлу, – так вот, стало быть, хочешь воли?
– Хочу, да никак не найду. То государевы люди, то вы, разбойники, меня тревожите попусту.
– Разбойники не мы, мы военные люди его Величества Петра Федоровича, истинного амператора.
– Разбойник он, а, знать, и вы тож, – не унимался Михайло.
– Заткни хлебало, – сурово произнес Осип. Михайло осекся, спрятал лицо.
– Ты не серчай, паря, выслушай. Ты, знамо, местный будешь?
– Не, не местный. Я с Керженца, с лесов. Там у меня батя, мать, брательников и сестер десяток. Голодно там стало, я старший, батя сказал – лишний рот не выдюжим – вот я и подался, куда все наши уходили, вдоль по Волге, потом на тракт, опосля лесами на Обву. Там наши с Керженца приросли, да не сладко и там. Местный люд гонит, пахать не дает, я ходил, ходил, не принимают, самим жрать нечего. А в Ильинском погосте так и вовсе грамоту накатали барину, мол, пришлые раскольники лес воруют да землю прибирают. Всех погнали в леса, а в лесах местных одна прорва гнилая да комары. Вот я и пошел дале, а тут вы, разбойники.
– Окстись, не то юшку по морде размажу, – опять грозно осек его Осип.
– Ну а столько ты жил тута и где обитал-то? – все еще ласково спросил Иван, не поддерживая строгого Осипа.
– Да жил летов пять. Как погнали с Обвы, ушел лесом по Каме вниз, там наткнулся на избушку. В ней зырянин один жил, последний, старый, у него все ушли за горы, а он доживать остался. Ну, у него и пребывал, силки ставили, рыбу брали, на хлеб меняли шкуры. Он-то, зырянин тот, совсем слепой был, вот я ему и помогал. Одно противно – Христа не признавал, всё своим поганым богам молился. Да ничо, сжились, а в ту зиму зырянин помер через харкание, кровь горлом шла. Ну, я похоронил его да пошел.
– Куда ж пошел-то?
Михайло смутился и ничего не ответил, потому что то место, куда он шел, было сокровенным и особенным. И знать про него табачникам-обливанцам, разбойникам и душегубам было незачем. Да казаки и не спрашивали дальше, спросили лишь одно:
– Дорогу туда, где жил, знаешь? На север же это?
Михайло кивнул, свободнее вздохнув, что разговор про тайное не продолжился.