– На север, по Каме, тут дней пять, ежели пехом, а верхом и того меньше.
– Покажешь? Потом отпустим.
Михайло кивнул, казаки приказали собираться и выходить за стены крепости, где они будут его ждать к ночи. Тот засобирался было, но дождался, пока казаки уйдут. Для чего они хотели уйти на север, ему было неинтересно: для Михайлы главное было уйти от них, двинуться вновь в путь, пусть тяжелый и полный опасностей, пусть голодный и холодный, но приводящий в конце концов в самое прекрасное место на земле, в рай земной для таких, как он, хранителей древлего благочестия, русского духа и истинной веры.
Их, начиная с изверга Петра, да что там Петра, с воцарения всех Романовых, подлого их рода, погоняли жестоко пособники типа Никона, насаждая неправду и разрушая устои русского жития, подменяя истинную веру богомерзкими греко-римскими уставами, новокнижием, трехперстием диавольским и антихристовым ходом супротив солнца. И не было в земле русской уже места древлему благочестию, а лишь разврат и гонения. А то место было лишь там, куда стремился Михайло, да не дошел далее Кунгура.
В ночь вывели казаки Михайлу из крепости, шли тихо, чтобы не разбудить спящих на посту у ворот караульных. Лошадей не взнуздывали – копыта стучат, боялись. А как спросят, куда это они в ночь, да еще перед походом великим на Казань? Точно в петлю отправит их государь, названный Петр Федорович, в прошлом казак Емелька, Пугачев сын. Как ни уговаривал Осип Ивана фузею тяжелую бросить, тот отказался, пригодится, мол. Шли долго вдоль реки, ручьи миновали, реку малую, деревню большую обошли по заливным лугам, да под утро утомились, Михайло лишь шел бодро, таща на себе узел на суковатой палке.
– Эй, братва, давай встанем, употел весь, – прохрипел Иван, бросая ружье. Все остановились, присев на кочковатую землю.
– Далеко еще брести? – спросил Осип Михайлу, тот кивнул, мол, еще далеко.
– А чего у тебя в узле-от, мил человек, – кивнул на котомку Михайлы Иван, доставая покамест из своего мешка лук, краюху хлеба да соль. Поделил всем честно, поровну, челюсти дружно захрустели луковицами. Михайло нехотя развязал узел, из него выглянули корешки книг. Иван потянулся за одной, сломив сопротивление хозяина:
– Да не балуй, не отберу, поглядеть токмо.
Одна книга была огромной, старой, с пожелтевшим пергаментом и кожаными толстыми корками. Иван открыл ее, посмотрел на красивую вязь букв, послюнявил палец, пролистнул.
– Чего, небось, грамоте учён?
Михайло кивнул, осторожно доставая книгу из огромных лапищ Ивана.
– Учен немного, Псалтырь читаю, жития, молитвослов. А эту не могу, греческий знаю маленько, да тут не греческий…