– Нет, блюдо из местности, где были найдены книги. Седьмой век, Сасаниды.
– И?
– Второе, по оценке моего лучшего эксперта, книга тоже седьмого века. Теперь сопоставьте факты, батенька.
– Не может быть… – медленно протянул второй собеседник, уже внимательнее разглядывая артефакт.
– Понимаете? Диссертацию свою, я думаю, отложу до лучших времен, а вот всё, что стоит за этим, необходимо начать решать немедленно.
– Ну что же, я переведу вам сумму сейчас, – толстяк порылся в коммуникаторе, – вот, прошу, а дальше связывайтесь со мной, я прилечу через две недели, финансирование будет. Интересно… Но фактов немного, конечно.
– Я найду факты, – уверенно произнес Садомский, – вы убедитесь в моей правоте, поверьте.
– Договорились. – Толстяк протянул руку, давая понять, что аудиенция окончена, кивнул хозяину ресторана, что счет оплачен, и вышел на улицу. Станислав Николаевич блаженно улыбался. Его коммуникатор пискнул, сообщая, что три миллиона рублей упали на счет, а в душе играли фанфары. Теперь будет всё – и деньги, и слава. А жена потом приложится.
Текст старинной книги, переведённой кандидатом исторических наук Садомским С.Н. со среднеперсидского
Меня зовут Настуд. Мой отец был магом, мой дед был магом, и я стал магом, да, видимо, не освоил всего искусства. Ибо не решил главного, а сделал неблагое. Истина – лучшее благо. Благо будет, благо тому, чьё Истине лучшей благо. О Сраоши, наставь меня на путь истины. Дай мне благую мысль, дабы возникло благое слово, и смог я благое сделать перед лицом смерти, которая унесет меня в поля, где тучные стада охраняют умные собаки, где души ждут сражения с Ангро-Манью, где уже все мои товарищи, что вышли со мной в этот путь.
Я был магом храма огня Атур Гушнасп, где священное пламя озаряло наши души, и магов, и дехкан, и самого шахиншаха, да будет его царствование счастливым и долгим, не как моя жизнь. Когда мой отец ушел в одинокий дом говорить с Заратустрой о боге, я вошел в стены храма и остался. Я знал уже письмо и три языка, я читал старые таблицы из глины, а потом листал шкуры с письменами. Я знал благое слово, так я думал тогда, я мог управлять ветром в долине, я молился Ахуре святому и Спента Манью, что сделали наш мир осязаемым, влили души в прах наш. Мне казалось, я знаю много, я понимаю Заратустру, я вижу Бога. Все не так. Истина – лучшее благо, а нет истины в мыслях моих. Я видел храмы, я видел храм Анахиты, дерзко возвышенный над дворцом Бехистан, я помню его и скорблю о содеяном мною, но не могу принять покаяние, владеет мной Друдж, Ангро-Манью наслал на меня дэвов, и нет у меня сил противостоять им. Сейчас я песчинка в море пустыни, что осталась далеко на юге, а ветер занес меня туда, где даже песчинка не может стать собой, а суждено ей пропасть в белой пелене севера, в стране Вайжда, что сотворил Ахура-Мазда для всех людей, да многопагубный Манью установил там зиму страшную и холодную на погибель всех праведных. Что мне остается перед смертью? Бояться? Я боюсь. Но разве это надо? Молиться? Я молюсь. Но я молился и до этого, да к чему всё? Огонь скоро погаснет, а жизнь моя завершится. Одно меня греет – я пишу эти строки, и, может быть, через тысячи лет кто-то узнает правду, зачем я теперь здесь. А раз узнает, то поведает мою историю другим, они узнают истину, а истина – благо, и душа моя соединится со всеблагим богом, и я буду жить вечно.