Рывок за кольцо, легкий хлопок и над ее головой белым облаком раскрылся купол парашюта. И вдруг ночь в одно мгновение сменилась днем. Нет, солнце не взошло над горизонтом, оно просто засияло на небе. Внизу, насколько хватало глаз, простирался зеленый летний, а не желтый осенний лес, пересеченный на севере лентой шоссе, по которому, обгоняя друг друга, бежали разноцветные машины. А прямо под собой Маша увидела небольшое сильно заболоченное лесное озеро, недалеко от которого деревня. Да, да, деревня, та самая, в которой они брали трактор, чтобы достать По-2.
— Все, я вернулась, вернулась в свое время, — прошептала Маша. — Я дома!
Ветер нес ее к южной оконечности озера. К тому самому месту, где они больше года назад вытащили на берег обломки ее самолета. Больше года. Маша ясно увидела на траве колею от трактора, а в следующее мгновение парашют зацепился куполом за ветви деревьев, повисел пару секунд, затем послышался хруст, ветви подломились и Маша плавно опустилась на землю.
— Машка, ты где? Ау! — вдруг услышала она знакомые голоса. Ее искали! Искали ребята из отряда. Так, значит колея свежая, свежая, ребята здесь. Тут что, нисколько времени не прошло? Ну или час-полтора.
— Я на берегу у валуна! — крикнула Маша, снимая парашютную подвеску.
На берег вышли ребята и врач Лиля. Вся группа в сборе. Подошли к ней. Смотрят, удивленно.
— Маша, ты где была? Мы тебя уже два часа ищем, — наконец нарушил молчание Виктор. — И что это за маскарад? Ты зачем комбинезон надела и откуда у тебя парашют?
— Да, да, ты где была? — послышались вопросы.
— На войне, — ответила Маша, — и без сил опустилась на землю.
Солнце давно скрылось за лесом и на землю легли глубокие сумерки. Маша сидела у догорающего костра и смотрела на огонь. Поздно уже, уснули все, только Витя в палатке ждет. Пусть еще подождет чуть-чуть. Одной побыть хочется, в себе разобраться, тишину послушать – отвыкла уже. А как все-таки хорошо. Ни боевых вылетов, ни бомбёжек, ни немцев, ни «мессеров», лишь стрекочут кузнечики, да филин ухает. И подумать только, что все это было лишь несколько часов назад. А может и не было. Ага, как же не было, — Маша печально улыбнулась. А парашют, а комбез летный, а форма, а награды, а документы, а ТТ, который она от греха подальше в озере утопила. Их тоже нет, или может быть не ее это все. А три шва на правом боку откуда появились. Или шов на правом предплечье? Он-то откуда взялся. Может, нет его? Как же нет. Вот он. Руку протяни, через ткань кофты прощупать можно – такой здоровый. Так что, нет, все это было, было все эти 418 дней, как ни крути. И не с кем-то другим, а с ней, именно с ней. И что же теперь делать-то? Да то же что и всем, кто с войны вернулся. Как бабушка, например. Просто жить. Нет, не выйдет как у всех. Бабушке-то хорошо было. Дома про все, ну, где была, знали. А тут. Ну, форму, комбез, награды, документы – это все спрятать можно и не узнает никто. Ребята ведь молчать будут. А швы-то куда денешь? Они же вот здесь. А ещё голова, как у старухи, седая вся. Там-то не очень замечала, а здесь, как шлем сняла, ребята аж ахнули: «Машка, ты что покрасилась!?» Зеркало дали. Кошмар. Вот уж точно, много белой краски у войны. Но это решаемо – волосы покрасить – и всего делов. Но швы – хоть из дома беги. И ведь не скажешь, что тутошные они. На колючую проволоку, к примеру, напоролась. Швы-то старые. А я только утром второго, то есть сегодня по скайпу домой звонила. Черт дернул топ одеть. Ведь родители видели, что нормальная была без бинтов и пластыря. Ну да, конечно, можно все как есть дома рассказать. Здравствуйте, мои дорогие, мама и папа. Я, дочка ваша Воронина Мария Николаевна с Великой Отечественной войны вернулась. Лейтенант ВВС РККА, я теперь летчик-истребитель. Москву и Сталинград защищала, 12 фашистов сбила. Ранена была дважды. Награды имею – орден «Красной звезды» и медаль «За отвагу». Гордитесь, мама и папа дочерью вашей. Хорошо бы, конечно, вот так в мае 1945 года. Неужели я этой встречи не заслужила. Заслужила, наверное за все эти 418 дней. Да вот только неувязочка выходит. Год-то сейчас не тот. Зачем же родителей такой правдой в гроб вгонять? Значит, придется к Вите переезжать. Мы же все равно пожениться решили. Как вернемся, сразу и перееду. Дома, конечно, побыть охота после всего этого. С мамой и папой, с братиком. Но не судьба, видно. А впрочем, я же не на край света еду. В том же доме, в том же подъезде жить буду, только двумя этажами ниже. И хватит об этом. Я же с войны, с войны вернулась. Живая, не покалеченная, как Аня, к маме, к папе, к братику, к Вите. Семья у меня будет, детки – точно знаю.