Они долго лежали рядом на широкой лавке. Суслов слышал, что старик но спит, не мог заснуть, и сам, утомленный до предела и впервые за много дней попавший в тепло. Он смотрел на потолок, едва освещенный светцом, слушал, как жужжит веретено у старухи, как шуршат на полках тараканы, и думал о неудаче, все время преследовавшей его. Он не помнил, как заснул, но помнил, что сучки на потолке в колеблющемся свете лучины казались ему волчьими глазами — так выпукло и ясно вырисовывались они. Затем сучки превратились в звезды, и Суслов с ужасом подумал, что опять ему приходится спать на снегу, опять холодный ветер залезает в спальный мешок, опять одному боку жарко от костра, а другому холодно.
От этого сложного ощущения он проснулся. Было утро. Иляшев лежал все так же неподвижно, но теперь он чуть слышно стонал, словно стесняясь беспокоить других.
— Что с тобой, Филипп Иванович? — спросил Суслов.
— Душа покоя просит, — серьезным и тихим голосом ответил старик.
В первую минуту Суслова вдруг охватила радость, что не он, а старик устал первым, что теперь можно прекратить эту неистовую борьбу с препятствиями и отдохнуть. Затем ему стало стыдно этих мыслей, — старик, может быть, тяжело болен, он может умереть в этой далекой деревне, оторванной от всего мира, где нет ни доктора, ни лекарств, где кричи — не докричишься помощи.
Но странно: как только Суслов понял, что Иляшев болен, и сегодня, да и завтра, а может быть, никогда больше им не выйти в путь, он вдруг ощутил громадную усталость и снова лег, лег рядом со стариком, даже не подумав, что болезнь Иляшева может быть заразной. Ему хотелось только спать, скулы сводило зевотой, все кости ломило и вывертывало, как будто его подняли и растянули на дыбе.
Он проснулся только к вечеру. Старик по-прежнему был тих, ничего не ел. Суслов поужинал один, напоил старика горячим кипятком с сушеной малиной — по совету хозяйки — и снова лег.
Утром Филиппу стало легче. Суслов рассчитал, что старика можно в несколько дней доставить в Красногорск, если нанять в сельсовете пару лошадей. И в первый раз он сказал Иляшеву, что надо оставить поиск до весны.
Старик встал. Пошатываясь на ослабевших ногах, закричал на Суслова и, пригрозив Саламатовым, ответил, что завтра они выйдут дальше. Назавтра старик действительно разбудил Суслова еще затемно, и они снова пустились в путь.
Был конец ноября. Выпал первый большой снег, и ударили морозы, но Иляшев крепился и шел даже впереди. Иногда они пересекали охотничьи следы, тогда старик указывал на них: «Видишь!» — и упрекал Суслова в слабости. Геолог перестал с ним разговаривать.