Из каждой пересекаемой пади дул ветер. Федор хватался рукой за фуражку; прикрываясь плечом, сутулясь, шагал по шпалам вдоль ледового берега. Резкие порывы то останавливали его, пузырем надувая камуфлированную штормовку, то хлестали по глазам непомерно отросшей бородой, трепали, как флагом, длинными волосами.
Едва он сошел с насыпи напротив кордона, с крыльца, сутулясь и неловко переставляя костыли, спустился Игорь Блуднов. Кобура со служебным пистолетом болталась за спиной на уровне поясницы и при каждом шаге по-свойски похлопывала инспектора под зад. Небритое лицо было посечено глубокими морщинами. Будто ударом топора вырубленный рот был сжат в нитку, из-под низкого лба гостя буравил пристальный, настороженный взгляд фронтовика, привыкшего к постоянной опасности.
— Москва? — растянулся безгубый рот, щеки чуть вздулись. — Что приперся? Горишь что ли? — так приветствовал Федора последний и единственный друг, бывший однокурсник. Ни тон, ни слова его ничуть не смутили Федора. Хмуро кивнув, он сказал:
— Слава Богу, вдоль берега гарью не пахнет, — и добавил, приветствуя: — Здорово живешь, урод?
— Да вроде живой, — ответил тот. — Ну а здоровье, отекль ему быть… Сам знашь, кака наша жисть!
Ветер из пади задирал к Байкалу бороду Федора, трепал волосы, висевшие из-под надвинутой до бровей фуражки. Игорь щурил глаз с наветренной стороны, морщил щеку с недельной седоватой щетиной. Они несколько секунд пристально вглядывались друг в друга, словно выискивали в лицах знаки измены и предательства. Блуднов мотнул головой, качнулся на костылях:
— В доме поговорим или на берег пойдем?
— На причал! Там ветер тише, — Федор кивнул в сторону ледовой линзы до самого горизонта и добавил: — А у меня уже полынью пробило. Скоро и у тебя разнесет.
— Когда-то все равно вскроется, — подобрев, вздохнул Игорь. — И понесет к нам нелегкая всякую мразь… Бичей, туристов не видел?
— Не видел, пока… — тихо ответил Федор и спросил потеплевшим голосом: — Как дела? Семья как?
— Да, слава Богу, — отмахнулся Блуднов, — все живы-здоровы. Старший письмо прислал с намеком: дескать, еще с полгодика в заповеднике пооколачиваюсь, потом, может быть, домой вернусь. Второй — на учебе, остальные — на огородах. Только я, калека, на крыльце сижу, на прохожих гляжу… Скоро заполыхает тайга. И будешь на этот раз пластаться на пожарах ты один. Из меня какой работник? Кроме как руководить — ни на что не годен.
— Тоже нужное дело! — прервал его Федор, уловив в голосе друга брюзжание.
Лесники спустились на причал, выстланный почерневшими обрезными досками, сели на старую отшлифованную штанами лавчонку. Даже здесь, под носом у грозного лесоинспектора, она была испоганена резными знаками и туристскими письменами.