— Какой разговор? — радостно подскочил Алик. — Ты меня снова выручаешь.
К обеду они натянули трос. Теперь уже спешить не было смысла. Решили переждать жару в тени.
— Ты рубаху порвал, — сунул палец Алик в прореху на рукаве Виктора. Снял кепку-афганку, отогнул козырек и протянул иголку с ниткой. Виктор отмахнулся:
— Дома Людмилка зашьет! — сказал, и спокойные глаза его дрогнули — проговорился.
На следующий день к обеду они переправили через реку последние мешки.
Начали собираться в город. Вместе дошли до села, Алик заглянул в аптеку, потоптался возле витрины и купил десять флакончиков настойки пустырника.
Сбиваясь, стал объяснять, что ему надо задержаться в селе. Виктор уехал один рейсовым автобусом. Алик же очухался среди ночи возле сарая Богутека. Хозяина дома не было. А просить у его жены денег взаймы, когда не отдан прежний долг, он постеснялся. Чикиндист напился из ручья и зашагал вдоль дороги, надеясь на удачу и бесплатную попутку.
В городе удалось занять деньги под невывезенную траву. Может быть, благодаря настойке пустырника Алик не запил, а, получив деньги, купил зимнюю куртку, шапку, джинсы, две пары резиновых сапог, пару капроновых бочек под грибы, мешок соли. Забросил все в машину, уже загруженную Виктором. Заглянул в кузов и ахнул. Да тут жратвы на целую роту: пять мешков муки, два — сахара…
Рожки, горох, фляга подсолнечного масла. Двоим всего этого не на один год хватило бы.
Машина с продуктами и вещами пришла к скотопрогонному мосту, возле которого штабелями были сложены мешки с сухой эфедрой. Шофер был сердит на плохую дорогу, на то, что расплатиться Алик обещал после получения денег. Он поторапливал с погрузкой и возвращением. Алику пришлось попросить Виктора перетаскать привезенные им для себя вещи и продукты в избушку, да покормить кошку, а сам уехал в город с травой, не зайдя в дом.
На обратном пути шофер хмыкнул, мотнув головой:
— Ну и напарнички! Что-то не врублюсь: тот про тебя спрашивает, да и ты, как понимаю, его не знаешь? А продукты вместе… Кто это такой был?
— Егерь!
— У, е… Предупреждать надо. У меня мультук за сиденьем! — возмутился шофер.
Алик помнил, что сдал траву и получил деньги, помнил, что с долгами рассчитался, а потом пришлось заканчивать веселье одеколоном. От ватного одеяла без пододеяльника несло мочой. Под боком храпела, заливаясь, потрепанная жизнью бабенка. Она вчера просилась в горы, и Алик, пьяный, думал: «А может взять? А что, баба как баба, все при ней: и лепех напечет, и постирает».
Рассветало. Нет перегара зловонней, чем от одеколона. У бабенки изо рта с прокуренными зубами несло, как из отстойника. Сетка морщин с утра глубже обозначилась на обрюзгшем лице. «И как могло прийти в голову — жить с ней?» — подумал Алик и почувствовал, что отгулялся. Он оделся и вышел на пустынную улицу. Над городом высилась величественная гряда гор. Чистая утренняя прохлада стекала с белых ледников, струилась по тихим улицам. Алик пошарил по карманам, деньги на транспорт еще были.