Боря молчал. Он думал. Он искал выхода из этого безвыходного положения.
— Ты собери свои вещи.
— Они в одном чемодане. Да еще положу в сумку.
— Скажи мне, когда будете переезжать.
— Зачем?
— Я хочу помочь вам. Носить вещи, грузить в машину. Караулить, наконец. Лишний человек не помешает. Вот и Сережа поможет, — кивок в мою сторону.
— Он не согласится.
— Согласится. Вот увидишь. Ты скажи маме.
И на этот раз Боря оказался прав. Я даже удивился, с какой легкостью Василий Степанович согласился, чтобы мы с Борей помогали им при переезде. Даже обрадовался.
— Тогда я и грузчиков не буду нанимать, — поспешно сказал он. — Трое мужиков. Сами все перетаскаем.
День переезда выдался теплым, по-настоящему весенним. Яркое солнце слепило глаза. Вдоль улиц с крыш позвякивала весенняя капель. Со стороны парка доносился птичий гомон, и я подумал: грачи, наверное, прилетели. Но, приглядевшись, увидел стайку зябликов. Они сидели на черных голых ветках ясеня, выделяясь своей необыкновенно яркой окраской. Как игрушечные. Грудки свежебордовые, словно птички только что выпачкались в краске. Перескакивая с ветки на ветку, они тихонько посвистывали: «Фить, фить». А галдели в середине парка неугомонные воробьи. Им в пору было радоваться весне. Позади осталась холодная и голодная зима. Уж лето-то они проведут в блаженстве. «Если не подкараулит и не сцапает кошка», — усмехнулся я.
Тамару мы застали в слезах. Оказывается, Мария Сергеевна купила ей к весне светленькое, легкое платье. Хотела порадовать дочку. Но покупка не понравилась Василию Степановичу.
— Деньгами разбрасываешься, — ворчал он. — А они мне нелегко достаются.
— Но у дочки нет ни одного нового платьица, — оправдывалась Мария Сергеевна. — И погулять пойти не в чем. Из старых она выросла уже.
— Гулять ей еще рано. Пусть подрастет. А для учебы достаточно и школьной формы.
Мария Сергеевна попыталась сослаться на то, как живут в других семьях.
— Девочки любят принарядиться. Школьная форма надоедает. Посмотри, девчонки выйдут вечером, как куколки разодеты. Зачем же нам свою дочь обижать?
Но Василий Степанович еще больше разобиделся.
— Ты только со своей дочкой и возишься, — с досадой упрекнул он. — Обо мне не подумаешь. Я тоже вот старую рубаху который месяц таскаю. Балуешь девчонку, а она на меня косо смотрит. Чтоб впредь без разрешения не смела ей ничего покупать. Слышишь?
Я как раз раздевался в коридоре и слышал весь этот разговор. Слышал, как мать покорно ответила:
— Не серчай. Если хочешь, продам я это платье соседкиной дочке. Пусть носит.
— Вот и отдай, — буркнул Василий Степанович и, косо глянув на притихшую Тамару, прошел на кухню.