И как только стихли выстрелы, тотчас на площади начали собираться бабы, старики, дети…
Щусь взобрался на борт опрокинутой фуры, стащил с головы бескозырку. Он очень картинно выглядел – загляденье, с этим сочетанием гусарского доломана и бескозырки.
– Граждане земляки! Товарищи! – прокричал он, размахивая бескозыркой. – Мы, повстанческа армия, пришли, шоб дать вам защиту од германских грабителив и прочей сволоты! Записывайтесь в нашу армию!..
Махно шел по огородам рядом с пулеметчиками, тянувшими за дугу тяжелый «Максим».
– Ну, ты й грозный, Кожин, – сказал Махно, припомнив, как пулеметчик вызверился на него в начале боя.
– Прощению просю, Нестор Иванович, – ответил пулеметчик. – Но сильно я серчаю, когда мне под руку бубнят.
– Та я и сам такой, – успокоил его Нестор. – Главное, свое дело знаешь… А скажи мне все-таки, Фома, что ты всё повторяешь «руби дрова»?
– Та… глупости, – смутился Кожин. – То ще когда я малой был, букву «р» не выговарював. А учителка у нас злюща была и придумала, шоб я по сто раз на дню повторял: «Руби дрова, руби дрова». С тех пор я и повторяю, шоб успокоиться.
– Х-ха, – восхитился Махно. – Надо будет и мне, як рассержусь, шо-то такое повторять… «Руби дрова»! Надо же! А я думал, то у тебя клятва якась!
В селе уже началось веселье. Повстанцам выносили еду, вино, самогонку.
Щусь выпил из глиняного кухлика, вытер губы.
– Нестор, уже человек сто записалось, – сказал он, увидев подошедшего Махно. – Даже четыре бабы!..
– Пускай оружие сховают та дома сидят, – ответил Махно. – Понадобяться – позовем. Зачем нам сейчас так много народу? Нам маневренность нужна, увертливисть…
– Сам же сказал: у нас армия будет. Уже пора поднимать людске море!
– Все будет. Только пускай пока наша армия по хатам сидит. Когда надо – позвали. Выскочилы, укусили – и снова додому! Нигде никого… Кто? Где? Пусть гоняются…
– Ты, Нестор, на бой з того горбочка смотрел, а я в первых рядах. И видел, в каком люди настрое. Рвутся в бой. А ты… Не понимаю!
Махно вздохнул. Сокрушенно помотал головой. Один ум – хорошо, а два ума – в военном деле – плохо. Но сейчас Щусю ничего не объяснишь. Рано. Они, партизанские вожаки, еще только набираются опыта. Командовать, когда у тебя тридцать – сорок человек – одно, а когда несколько сотен – другое.
Махно узнавали.
– До нас, Нестор Иванович! До нас! Угощайтесь!
Махно повернулся к Черниговскому:
– Юрко, скажи хлопцам: не пить. Глотнули помалу— и хватит. Ночевать будем на улице, в обуви и одеже! Оружие, припас – при себе!
– Нестор! Я германа хорошо изучил. Ни он, ни австрияки ночью не воюют, – сказал Федос. – Утричком жолудевого кофею попьют – и только тогда…