– Не надо. Мы сами. А то ты там… по дороги… Батьку не понравыться, шо ты прывиз.
– На станции паровоз визьмем, – решил Каретников. – На паровози скорише!..
Раскачиваясь, мчалась по заснеженной степи одинокая «овечка», паровозик, созданный для малых работ. В будке машиниста было тесно. Помимо бригады паровозников здесь разместились еще Каретник, Лепетченко и дивчинка лет двадцати, очень симпатичная, одетая по-городскому, но в дорожном однотонном платке. Ветер врывался в будку и порошил угольной пылью.
Кочегар, хлопая заслонкой, кидал в топку, лопата за лопатой, маслянистые куски антрацита. Каретников ему помогал. Машинист на минуту остановился, указал глазами на антрацит, прокричал:
– От это уголек! Сам бы його ел с хлебом.
Антрацитом разжились в Бердянске, куда свезли его австрийцы, чтобы переправить к себе, да не успели. Сашко из-за этого топлива чуть на станции перестрелку не устроил. Но имя Махно остудило складских сторожей. С батькой никто не хотел ссориться.
Машинист оторвался от смотрового окошка, смахнул с чумазого лица сквозняковую слезу. Взглянул на девушку.
– Вы, барышня, лучше б платочек пониже на личико опустили. Он глазки какие! А угольком запорошите – беда будет!
Девушка послушно накинула на лицо край платка. Закрыла глаза – огромные, доверчивые, любопытные и слегка испуганные. Она сидела на добротном мягком стуле, прихваченном хлопцами где-то по дороге. Стул покачивался и грозил скинуть пассажирку.
– Ну и разогнался ты, Савелий! – крикнул Каретник машинисту. – Як бы под откос не загреметь!
– Сам бежит, – весело объяснил машинист. – Машина як конь. Хорошо накормишь, и бежит с удовольствием. Машина без довеску, уголек добрый. Вот только путя поганые. Никудышние, скажу, путя. И то сказать, когда их строили? Ще при Катьке!
Стараясь перекричать свист, грохот, рев топки и лязг заслонки, Лепетченко, в меру своей революционной эрудиции, старался подготовить Христину к предстоящей роли «царицы Гуляйполя».
– Ты, Христя, знаю, помогала нам. А скажи, чем анархисты прыйшлысь тоби до серця?
– Хороши хлопци, – тихо ответила телефонистка и добавила громче: – Ну, за свободу, за волю. Так тато говорылы.
– Хороший у тебе тато. Из пролетариев?
– На заводи работае.
– А скажи, Христя, якых ты знаешь анархистив?
– Хороших.
– Це и кози понятно. А ты скажи, яки воны бувають по ций… по теории? Ну, по науке?
В ответ дрогнули длинные, слегка загнутые ресницы. Блеснули карие, с золотинкой, глаза. «Бог ты мой, – подпрыгнуло сердце Лепетченка. – Та на кой мне бес вси ци анархисты, когда тут таки очи!» Но надо было продолжать лекцию для блага будущей совместной жизни батька и Христины.