Он повалился на пышную, украшенную кружевным покрывалом кровать с горкой подушек. Вытянул ноги:
– Снимай, Тина, сапоги!.. Ноги гудят…
Утром Тина, напевая, хлопотала в доме. Побелила плиту, почистила поржавевшие чугунные конфорки, перемыла и расставила на полочки принесенные хлопцами тарелки и чашки. Некоторые были с картинками, из господских домов. Все расписаны: пастух и пастушка у пруда, лебеди, деревья, коровки. Загляденье!
«Царица Гуляйпольщины» свивала себе гнездышко на самой вершине вулкана.
А Нестор во дворе умывался. Юрко поливал ему. Неподалеку, за плетнем, наблюдали Лепетченко и Щусь.
От щуплого, но жилистого и крепкого тела Нестора шел пар. Багровыми кольцами выделялись на запястьях вечные следы кандалов.
– Утро какое хорошее, ясное! А, Юрко? – спросил Нестор, с удовольствием подставляя тело под струи воды. – Скоро солнышко встанет. А германа на наший земле уже нету… От так!
Хлопцы за тыном переглядывались, улыбались. Угодили батьке!
А чуть в сторонке, несмотря на раннее утро, толпились робкие посетители.
– Ну а вы чого так рано приволоклись? – спросил Махно, отфыркиваясь.
– Та чого ж, батько, – обрадовались хорошему настроению Нестора селяне. – Мы той… за циею… за писацией…
– Компенсацией?
– Ну да, покы дають, надо успеть взять. А то мало шо ще скоиться. Чи вы роздумаете, чи гроши кончаться, чи якыйсь новый атаман прийде – последне одбере.
– Идить в контору, – нахмурился Нестор, утираясь. – Я скоро приду!..
В холодные зимние сумерки, когда ударили первые морозцы и снег уже не таял, невидимой тенью кто-то прошмыгнул к хате. Тут же загремел засов, «ведьма» Мария распахнула дверь, не дожидаясь стука.
Оглянувшись по сторонам, Владислав Данилевский вошел внутрь. Его трудно было узнать. В селянской свитке, грубых сбитых сапогах и в видавшей виды полупапахе, с длинными, уже с легкой сединой усами, он выглядел обыкновенным селянином.
Мария обняла его. Она тоже изменилась, но в иную сторону. Похудела, похорошела, вся светилась. Хотела его обнять, но он отстранился. Был угрюм.
– Чуяла? – спросил.
– Чуяла… Так «ведьма» же…
– Да какая ты ведьма. Баба.
– От и хорошо! Для тебя я только баба.
– По-русски стала говорить…
– Учусь. До учительки хожу. Надо ж знать панску мову.
Сняв шапку, он перекрестился на красный угол, сел за стол, свернул толстую крестьянскую цыгарку. Она задернула занавески на малюсеньких окнах, тревожа озябшие ростки «девичьих слезок» в горшках.
Он потянулся цыгаркой к лампе, но остановился:
– А живот твой где?
– Вспомнил! – Она улыбнулась. – Я думала, забыл… Живот мой там, за занавеской. – Она указала на выцветший ситец, отгораживающий половину комнаты.