Гениев Нестор принял за каких-то несущихся по воздуху людей и решил, что это изображения святых. Неистовый анархист сплюнул и подумал: «Гады, загнали нашего батьку Петра Лексеича в осиное гнездо. Нет, чтобы поселить в Кремле, со всем уважением».
В глубине двора, куда ушла девушка, у большого дома с мезонином стояли телеги. Одна была почти доверху нагружена добром. Другая ждала. И тут же стояли легкие дрожки. Возчики носили какие-то узлы, мебель.
Нестор догадался: Кропоткин уезжал в Дмитров. Уезжал к дмитровским аристократам и землевладельцам, дальним своим родственикам Олсуфьевым. Подобно другим «бывшим», их сильно уплотнили и урезали, отняв земли и усадьбы, но особнячок в Дмитрове пока оставили. Некогда славившиеся хлебосольством Олсуфьевы обещали седобородому «дедушке русской революции» тишину, хлеб, сметанку и молочко.
Но главная причина его отъезда заключалась в том, что дом на Новинском, где он занимал одну комнату, постоянно «трясли». Один за другим следовали обыски, как правило, ночные. И аресты. Пока временные. Логики в действиях новых властей было мало, а вот суеты много. Старик стал плохо спать, волновался, хватался за сердце и явно нуждался в покое. Но о каком покое могла идти речь в России в восемнадцатом году? Так родилась мечта о Дмитрове, где якобы было относительно сытно и тихо, потому что уезд отличался зажиточностью и относительно высокой грамотностью мужичков.
После возвращения из эмиграции весной семнадцатого года, почти одновременно с Лениным, Петр Алексеевич находился в состоянии перманентного ужаса. Это чувство возникло у него еще на Финляндском вокзале в Петрограде. Встречали его куда более радостно и пышно, чем вождя большевиков. Толпа была странная: почетный караул Семеновского полка вместе с полковым оркестром, министры Временного правительства, дамы с цветами, больше всего было рабочих, многие под черными знаменами, но в конце концов в первые ряды пробились анархистски настроенные матросы-балтийцы и от восторга стреляли в воздух.
Кропоткин на броневик не полез и сказал довольно короткую речь о необходимости социального мира, взаимопонимания и союза сословий ради победы. Мир с Германией – хорошо, но это будет означать поражение, а за поражением последует унижение и страшный братоубийственный хаос, а далее по логике вещей откат к диктатуре.
Анархист выступил против хаоса! Но он же высказался и против диктатуры! Против любой диктатуры. Только в единении народа видел князь залог победы, а вслед за победой, получив опыт социального единства, Россия двинется к безвластному устройству… Министры аплодировали, оркестр играл, в толпе плакали и восторженно кричали, морячки разряжали в воздух маузеры и карабины. Но Кропоткина это вовсе не радовало. Пахло грозой! То, что у морячков и рабочих было столько оружия, рождало дурные предчувствия. Как и благодушный вид растерянных министров, явно не имеющих навыков практического управления и улыбавшихся во все стороны. Позеры! Случайно выскочившие на сцену любители…