– И в Ростов занесла, и в Царыцын, и в Москву, – сказал Нестор, обнимая мать. – Но я ж Нестор. Як наш поп говорив, «всегда возвертающийся додому»!
– Ой, не вспомынай отця Дмитрия! То твий велыкый грех. А от тебе и на нас посыпалысь несчастя.
– Пустое, – нахмурился Нестор. – Хто теперь счасливый? – И удивленно спросил: – А як вы меня узнали?
– Матерынски очи можно оммануть, а серце – ни! – Она вновь набросилась на сына с упреками: – Чого ж в хату не заходышь? На задвирках з матирью зустричаешься!..
– Тихо, мамо! Тихо! Там невестки, дети. Разговоры по селу пойдуть. До беды могут довести! – Нестор перешел на деловой тон: – Про Омельяна, Карпа все знаю. А де Савва, Григорий?
– Савва в Катеринослави, в тюрьми. А Гришка недавно вернувся, десь по хуторам ховаеться, бо його ловлять. Всих Махнов хочуть снычтожить!
– Каменюка им в печинку! Чого захотилы!.. Про Настю никаких слухов, мамо? Про дитя?
– Ничого… Як водою змыло.
Нестор помолчал. Пришедший за Евдокией Матвеевной кот терся о его красные козловые сапожки. Где-то призывно мычала корова. Шелестели на легком ветерке листья. Простой, прекрасный и навсегда утерянный мир!
– Не знаете, кто с нашых хлопцев сейчас в Гуляйполи?
– Та хто ж тут буде? Десь ховаются… Тилькы того вашого, шо в очках, бачила. Тимоша Лашкевича. Його варта не трогае, вин инвалид. В чорных очках ходе.
– Мамо, найдить его, скажить, пусть сообщит всем, с кем держит связь, шо я вернувся, шо я в Терновому у Трохима Бойка. Там мене найдуть!
– Никуды я не пиду, ничого никому переказувать не буду! – заупрямилась мать.
– Пидете! – уверенно сказал Нестор. – Потому шо иначе останусь я один. Не с кем мне будет од варты отбиваться!
– Пиду, – вздохнула мать.
– Ну, прощайте, мамо! – Нестор приник к ней, поцеловал. – Спешу! – И протянул ей пачку денег. Тех самых, кремлевских: – Возьмить!
– Крадени?
– Добри люди далы. Хороши гроши, чистые. Берить! Толькы тратьте потихоньку, незаметно!.. Може, коровку купите? Он сколько детлахов в дворе, все худые и бледные.
И Нестор торопливо, не оглядываясь, словно боясь расчувствоваться, пошел к бричке, на ходу ловко поправляя хустку.
– Трогай!
Прислонившись к дереву, чтобы не упасть, мать горестным взглядом провожала скрывающуюся за углом бричку.