10 сентября
Во Фрайбурге, если ты говоришь на немецком, все тебя понимают, но отвечают только на французском, зато здесь жил Герцен. По утрам мимо дома, где я живу, возят в маленьких грузовичках коров, наверное, на скотобойню. У железной дороги пасутся косули и олени.
16 сентября
Ходил в горы, прошел дорогой от Гриндельвальда до Лаутербруннена; когда гулял, мимо меня проехал красный джип с молодым крестьянином в голубой тенниске и в кепке, он ехал загонять коров в хлев и сказал мне: грюци. Я сел на скамейку напротив хлева и полчаса смотрел, как он там управляется с коровами, и обгорел на солнце. Этой же дорогой каждый день ходил живший в Лаутербруннене после смерти сестры Фанни Феликс Мендельсон, искавший утешения в величии природы. Видел как с гор — вдалеке — срывались лавины — стоял ужасный грохот. И водопад в Лаутербруннене тоже грохочет, как поезд. Швейцарские крестьяне в голодные годы наверняка ели засушенные коровьи лепешки, в горах они выглядят очень аппетитно.
21 сентября
Во Фрайбурге очень хорошо ночью — блестят витражи готического собора; на стенах домов огромные тени. Ночью везде хорошо.
24 сентября
Ездили с Ирой в Невшатель. Посмотрели крепость. Было тепло, весь народ гулял на старой асфальтовой набережной. В Невшателе замечательно: желтые дома, на дверях имена новорожденных, синее озеро, серые горы, растворяющиеся в голубом небе. Молодые пары греются на солнце, лежат на скамейках, пожилые дамы едят мороженое, держат на поводках маленьких собачек, умиляются молодым. Когда шли к вокзалу, к Ире подбежал золотистый ретривер и стал лизать ей руки, хозяин собаки улыбался ей, я был лишним.
МОСКВА, 2 октября
Аня сегодня показала мне, как укладывать спать зайку, мишку и слоненка, положила их всех вместе под одно одеяло, долго целовала их, потом стала махать им рукой. Потом она принялась махать рукой всему, что было вокруг, и даже медвежатам, нарисованным у нее на обоях.
15 октября
Ночью долго говорили с приятелем, он сказал, что пьет витамины. Сколько его знаю, он постоянно пьет витамины. Простудился. Днем ходил в аптеку за лекарствами, на улице было замечательно: холодный и свежий воздух, зеленая трава на газонах за ночь подморозилась, а днем растаяла, стала зеленой слизью и смешалась с мокрой землей, по этой черно-зеленой жиже было приятно ходить. Я шел и думал о том, как прекрасна гибель газона под первым снегом. На асфальте лежали замерзшие дождевые черви, светло-голубые, почти прозрачные, будто стеклянные.
Маньяк Пичужкин, конечно, порождение советской литературы. Когда я читаю подробные отчеты о том, как он сбрасывал людей в колодец, я, конечно, сразу же вспоминаю роман Александра Фадеева «Молодая гвардия», где в конце гибель молодогвардейцев в колодце описана в некромистическо-эротическом ключе. Там и большие глаза его из-под темных золотящихся ресниц смотрели с еще более ясным, чем всегда, выражением, и дочка твоя родная уходит в сырую землю, и поднимется мститель суровый. Фадеев описывает смерть молодежи с таким сладострастием, что только финал романа и запоминается, а в тех местах, где надо бы посочувствовать ужасной судьбе героев, чувствуешь только эротическое возбуждение. Это вообще типично для советской литературы: тебе приятно, когда там мучается герой. Островский описывает страдания Павки Корчагина, а тебе хочется от его мучений дрочить. Советский эрос, и советский танатос, и Пичужкин, который попался в ловушку социалистического реализма.