— Да прям! — скривился хозяин. — Даже не зашел ни разу, будто дорогу забыл. Пока за решетку не угодил, знать о себе не давал. Такой вот сынок. Вырастил на свою голову, выучил! А мать теперь ему последние харчи из дома в тюрьму таскает! — повысил он голос. — Только зря еду переводит. Все равно ведь вздернут. Ведь вдернут же, да?
— Суд решит, — ответил я, попрощался с кровельщиком и покинул квартиру.
Сразу со двора уходить не стал, прошелся по соседям, поспрашивал насчет Полди. Доброго слова о школяре никто не сказал, но вспоминали только старые выходки — к примеру, распотрошенных школяром зверушек, — а за последние дни он в округе никому на глаза не попадался. Как видно, семью и в самом деле не навещал. Но зачем тогда вообще приехал в город? И откуда взялась кровь?
Впрочем, школяр вполне мог подвергнуть вивисекции очередную кошку — для учащихся медицинских факультетов такие художества были в порядке вещей. Кто собак режет, кто свежие тела из могил выкапывает. У мессиан за подобное и на костер отправить могут, а в нашем просвещенном обществе разве что самых зарвавшихся одергивают.
Пока ходил по соседям, солнце нырнуло за вершину горы, стемнело разом. В окнах замерцали отсветы лучин и лампад, в переулках сгустился мрак. Скрипнула дверь, во двор вышла мать Полди с матерчатым узелком в руке. Заметив меня, она в испуге приложила ладонь ко рту, но сразу переборола смущение и спросила:
— Что с ним будет? Что вы сделаете с моим сыночком?!
На этот раз о суде я упоминать не стал и со всей уверенностью заявил:
— Мы позаботимся о нем. Все будет хорошо.
Лжец-лжец! Но это была ложь во благо. Мне во благо, так уж точно.
Женщина расплакалась, я взял ее под руку и спросил:
— Зачем Полди вернулся в город?
Ответом стал перепуганный взгляд.
— Н-не знаю! Откуда мне знать?
— Это плохо, — вздохнул я. — Гауптмейстер полагает, будто ваш сын убил церковного сторожа из мести.
— Нет! — вскрикнула заплаканная женщина. — Нет! Он не такой!
— Вы можете спросить Полди о цели его приезда?
Женщина вновь заплакала.
— В камеру меня не пускают, а через дверь Полди не разговаривает. Будто не слышит. Только плачет, так жалобно плачет, что у меня сердце от боли разрывается! Они били его! Они его били!
— Послушайте, сеньора! — склонился я к матери злополучного школяра. — Свидетелей нет, если на суде мы сможем объяснить столь поздний визит Полди в церковь, то будем настаивать на его невиновности. Это называется «обоснованные сомнения». Поверьте, я не враг ему. Я его последняя надежда на оправдание! Но мне надо знать, что привело Полди в церковь!