Несколько минут они сидели молча. Снаружи слышался плеск воды – это волы по-прежнему бродили в реке, – мерный, естественный звук. После долгого знойного дня ночь принесла с собой долгожданную прохладу.
– И, разумеется, была женщина, – внезапно произнес Исхак, пристально глядя на Питта. – Будь кто-то, кто хотел убить его за это, он бы точно это сделал. Это была дочь богатого, образованного человека, но христианина. То есть мусульманкой она не была. Будь это так, он навлек бы на себя немало бед… Он был настоящий христианин, этот мистер Ловат. – В хижине было темно, и Питт не мог видеть его лица. Зато в голосе араба слышались самые разные эмоции.
Будь Исхак англичанином, Питт наверняка бы понял, какие именно, отделил бы одну от другой. Увы, он был в чужой стране с ее древней и сложной культурой и говорил с человеком, чьи предки создали удивительную цивилизацию за тысячи лет до Христа, не говоря уже о Британской империи. Более того, фараоны правили этими землями еще до рождения Моисея, до того, как Авраам бежал из объятых пламенем Содома и Гоморры.
Земля под ним была тверда, воздух тяжел и душен. Было слышно, как снаружи, под звездным небом, по воде бродят волы, и все это было реально, как реален был писк москитов. И все же происходящее казалось ему наваждением, как будто его присутствие здесь было лишь сном. С трудом верилось, что Сэвил Райерсон сидит в лондонской тюрьме, а Наррэуэй ожидает, что Питт отыщет способ предотвратить скандал.
– Настоящий христианин? – переспросил он араба.
– Да, – кивнул Исхак. Питт так и не понял, хорошо это или плохо. – Обычно ходил к святилищу у реки. Очень любил там бывать. Был сильно огорчен, потому что это очень священное место… и для нас тоже.
– Для нас? – удивился Питт. – Для мусульман?
– Да. Раньше там… – Исхак не договорил.
Аврам хмуро посмотрел на него. Взгляд араба был устремлен куда-то мимо Питта.
– Их всех похоронил мой отец, – произнес он так тихо, что Питт едва расслышал его слова. – Я помню его лицо после этого. Я думал, что он никогда не придет в себя. Наверно, он и не пришел. Он до конца своих дней видел это во сне. Это было даже хуже, чем когда он умирал. – Исхак судорожно втянул в себя воздух и медленно выдохнул. – Моя сестра ухаживала за ним, делала все, чтобы облегчить его страдания, но не могла помешать призракам возвращаться к нему. – Лицо араба исказила гримаса боли, голос был полон душевных мук. – Он часами разговаривал с ней, рассказывал ей о них и не мог ничего с собой поделать. Его посещали видения, страшные видения… Он видел кровь, видел, как лопается, словно жареное мясо, плоть, видел обугленные лица, к которых было невозможно узнать человеческие. Я слышал, как он стенал… – Исхак умолк.