И только потом, после небольшой -- секунд десять, а то прибьют -- задержки Сергей с Найдёнышем принимают негнущееся тело "языка", завёрнутое для пущей таинственности в мотоциклетный плащ.
Хотели большого начальника?.. Получите!..
К сожалению, светает в это время года поздно, и хотя подъём уже был, на дворе пока ещё темно. И потому у Гусева мелькнула совершенно недостойная большевика и красного командира мысль, что можно было всё же задержаться у гостеприимного особиста. Поскольку в должной мере оценить "языка" в темноте сложно, а вот когда рассветёт...
Но тут же возникла другая мысль: какой пример получит молодёжь в лице красноармейца Пучкова и, того хуже, детей? Вот именно. И потому капитан, отбросив ненужные сожаления и подождав, пока слева от него встанет напарник, а за ним -- упомянутый красноармеец Пучков, скомандовал "Смирно!" и чётко, хотя и негромко доложил: задание выполнено, группа вернулась, потерь нет!..
И дальше -- по давно сложившемуся порядку. С тем отличием, что сначала передали девчонок старшине -- неизвестно, когда у Командира появится время, чтобы с ними поговорить. Но что этот разговор будет обязательно - к бабке не ходи. Слишком уж неприятное дело получилось.
В общем, выслушал товарищ полковник Колычев подробный доклад, поохал от восхищения, побродил вокруг вражьего генерала да и отпустил всех отдыхать до следующего дня. А там -- отчёты. И свои -- в смысле, Гусева и Пучкова (Командир ещё и на князя косился, но решил не связываться), и чужие, потому что с подачи Кощея Серёга оказался по меньшей мере на неделю отстранён от всяких физических нагрузок и переведён на лёгкую работу. Тут бы, конечно, повозмущаться и побить себя пяткой в грудь, однако выбор был простой: или так, или в госпиталь. Короче говоря, обложили. Правда, как сказал Иван Петрович, обязанность сопровождать князя, если тому взбредёт в голову прогуляться, с капитана не снимается.
На второй день после обеда у Командира нашлось время поговорить с девочками. С обеими сразу, в присутствии Пучкова в качестве моральной поддержки и Гусева, который вёл запись беседы. Именно беседы, а не опроса свидетелей и тем более не допроса. Ещё снаружи, так, что из кабинета его не видели, подпирал стенку князь, и Сергей был железно уверен, что напарник слышал не то что каждое слово, но даже каждый вздох.
На третий день с утра полковник попросил Гусева с Пучковым подробно описать, что происходило с проклинаемыми в том ауле, потом они что-то обсуждали с князем, и ближе к обеду (щи из квашеной капусты, макароны по-флотски и компот из сухофруктов) Колычев, собрав бумаги (в том числе и писанину Пучкова с Гусевым) укатил. Вернулся перед самым ужином (пшённая каша с тушёнкой и сладкий чай) и опять о чём-то переговорил с Кощеем. О чём -- осталось неизвестным, потому что Сергей несмотря на обострившийся слух услышал только неразборчивое бубнение.