Прошло всего несколько минут, и тут я вспомнил, что мне надо ехать к декану нашего факультета Авроре фон Лёвенцан. Я хотел обсудить с ней содержание одной лекции, которую мне предстояло прочитать. Она жила неподалеку от виллы на Норрландсгатан, которую Ёста снимал у вдовы священника. Если Ёста еще не уехал, он подвезет меня в своей машине. Я быстро свернул свой экземпляр решения и вскочил на ноги.
— До свидания, — сказал я Манфреду и Эрику.
— Всего доброго, — ответил Манфред.
Эрик кивнул, и взгляд его неуверенно скользнул из стороны в сторону. Я бросился в вестибюль, надел галоши, схватил шляпу и пальто и выбежал на улицу. Мне повезло. Ёста как раз садился в машину. Он охотно согласился подвезти меня.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.
На юридическом факультете семинарские занятия проходили в большой светлой аудитории, расположенной на втором этаже университетского здания. Своими тремя высокими окнами аудитория эта выходила на запад, на Эфре-Слотсгатан. Вдоль стен тянулись книжные полки, на которых стояли старые парламентские акты и ежегодники Нового юридического архива в черных переплетах.
Столы располагались тремя параллельными рядами по всей длине аудитории. Средний ряд был самый длинный, а два других — покороче. В случае необходимости за этими столами могли разместиться 70–80 студентов. Спинки стульев были вырезаны в виде листьев дуба и лавра. В простенке между окнами стояла черная доска. Руководитель семинара обычно сидел за длинным столом спиной к окну. Ему предназначался специальный стул, который отличался от остальных стульев тем, что был чуточку побольше и поизящнее. Однако Манфред Лундберг сел почему-то за стол, стоявший у стены.
Он вошел в аудиторию, когда настенные часы показывали точно четверть второго. Манфред Лундберг был воплощением пунктуальности.
Это произошло во вторник, в середине января. Мы собрались на наш первый семинар по гражданскому праву перед экзаменационной сессией. Над высоким зданием, стоящим на противоположной стороне Эфре-Слотсгатан, висело бледное зимнее солнце. Я сидел спиной к окну и болтал о всякой всячине с одним своим старым знакомым. Вернее, болтал он. У этого малого были морковного цвета волосы, и от него разило потом. Он отпраздновал рождество на Мальорке, и теперь его просто распирало от желания поделиться впечатлениями. Не умолкая ни на секунду, он рассказывал о средиземноморском солнце, о Пальме, о наранхас