— Когда мы выходили из погребка «Вермланд», пробило половину десятого, — сказала Ульрика. — Потом мы пошли по Осгрэнд к Кладбищенской улице. Шли мы довольно медленно. Следовательно, было примерно без двадцати десять.
— Без двадцати десять, — повторил я. — Это уже что-то.
— Тебе надо спросить у Хильдинга Улина, в котором часу он провожал Мэрту от здания филологического факультета, — сказала Ульрика.
Мы свернули с Ворсэтравейен на Лэвенгсвейен. Дорога эта довольно извилистая, и я сбавил скорость. Домик для лыжников был весь залит солнцем. Это было белое одноэтажное здание с черными водостоками и черными дымовыми трубами. Водостоки чем-то напоминали мне траурную кайму. Двери и оконные рамы были выкрашены в серо-зеленый цвет. Джемпер на Мэрте был почти такого же цвета. Это сразу же бросилось мне в глаза, а в тот день я был очень чувствителен к подобного рода ассоциациям.
Клены и каштаны чернели своими голыми стволами. На стоянке у забора стоял темно-красный «порше». Но людей не было. Я поставил наш «крайслер» возле «порше», и мы вылезли из машины.
— Лед на озере еще очень тонкий, — сказал я Ульрике. — Пройдем немного по дороге, а потом через поле к Скархольмену.
Она бросила сигарету в большой сугроб и кивнула головой. Я достал из машины лыжи, положил перед Ульрикой ее пару, надел свою и затянул крепления.
— Когда вернемся, выпьем шоколаду со взбитыми сливками, — сказала она весело.
И улыбнулась своей ослепительной улыбкой, которая была белее, чем окружающий нас снег.
— Олл райт, — согласился я.
Некоторое время мы шли вдоль дороги по обочине.
— Сегодня ты прокладываешь лыжню, — сказал я.
— Здесь уже есть лыжня, — ответила она.
— Ладно, госпожа Лентяйка, будем идти по этой лыжне, пока нам не надоест.
Ульрика шла впереди меня метров на десять. Она далеко не в первый раз стояла на лыжах и шла очень хорошо. У нее был широкий пружинистый шаг, и она умело работала палками. Женщины и лыжи редко приходят сразу же к такому трогательному взаимопониманию. Но в данном случае они были совершенно заодно, словно выросли вместе.
Наст был упругий и хорошо держал, хотя кое-где мы все-таки проваливались. Через несколько часов, когда начнет припекать солнце, идти будет гораздо труднее.
— Когда солнце такое жаркое, надо пораньше возвращаться домой, — сказал я Ульрике, и она согласилась.
Мы обошли рощу с голыми лиственными деревьями и увидели справа большое белое поле.
Оно потрескивало и ослепительно сверкало на солнце миллионами искр. Несмотря на очки, свет резал глаза. Между тем лыжня уходила все дальше и дальше через поле. А потом исчезла в роще, поросшей густым кустарником. Мы остановились.